Похожая на человека и удивительная
Шрифт:
Я подумала, что надо вставать и уходить, а Климов проговорил, продолжая невозмутимо налаживать завтрак:
– Не торопитесь. Ведь вы не задали мне и половины своих вопросов. Не за этим же вы ехали три часа.
– Это черт знает что! – не выдержала я. – Неужели и я теперь так действую на людей?
– Вы думаете, это очень редкая способность – понимать с полуслова или даже без слов своего собеседника? Мне, к примеру, это кажется нормальным. Возможно, когда-то это умели все люди. Слова, скорей всего, были для другого. Для пения, например, для рифмования их в красивые звучные строчки…
Да, я слышала, что после пребывания в невесомости и сильных перегрузок
– Так дело же не в космосе! – тут же ответил мне Климов. – А как ваша нога, кстати?
Я встала, потом села, потом снова встала. Нет, привыкнуть к этому невозможно. И разговаривать так не получится.
– Хотите, я буду делать вид, что не понимаю, о чем вы думаете? – улыбнулся Климов.
Мне понравилась его улыбка – уверенная и спокойная.
– Вот видите, – тут же сказал он. – А говорите, вам не нравятся мужчины. Всё-всё-всё! – он поднял руки. – Молчу. Вы будете чай или кофе?
– Я бы посмотрела для начала ваши картины, – попыталась как-то взять инициативу в свои руки я. – Ведь именно это интересно нашим читателям. Как космонавт, бывший космонавт, пишет теперь картины…
О! Вот и я что-то услышала! «Никогда не называйте того, кто перестал ходить в море, бывшим моряком!» – подумал Климов. А может, это я вдруг подумала – что могла обидеть его, назвав бывшим? Я попыталась поймать его взгляд, но Климов, будто нарочно, надел дымчатые очки, скрывающие глаза, и объяснил:
– Гораздо лучше вижу в очках. Поэтому ношу их в исключительных случаях.
– Остроумно, – кивнула я. – Особенно после сентенции о пользе ясновидения.
Климов улыбнулся, как будто я сказала какую-то глупость, и открыл дверь в соседнюю комнату.
– Прошу. Фотографировать можно. Критиковать и задавать вопросы нельзя.
Как же мне везет в последнее время на смелых художников, научившихся рисовать в предпенсионном возрасте… Слава Веденеев с его огромными глазастыми жуками, вот теперь космонавт Климов с наверняка дилетантскими художествами… А может, это не случайно? Люди с выдающимися способностями пытаются охватить большее, гораздо большее, чем умеют делать. Им хочется творить новую реальность, создать свой мир – мир нарисованный, вылепленный, мир как будто бы живых людей, живущих где-то там, где законы жизни те же, да не те, где действует главный и по определению бездействующий закон нашей жизни – торжествует добро, несмотря на объективные и очевидные обстоятельства.
Я прошла мимо приятно крупного космонавта в комнату с картинами. Надо же, я физически чувствую присутствие приятного мне человека. Каким словом это назвать? Внезапно вспыхнувшим желанием? Глупо и пошло. Пусть будет симпатия.
Если, кстати, постоянно не искать слов, изящно обходящих физиологические подробности бытия, можно за двадцать лет растерять то, что мои предки копили тысячелетиями. Человек стоит между зверем и ангелом – хорошее определение Томаса Манна. Не облагораживая никак свой инстинкт продолжения рода, есть опасность приблизиться к зверю. То ли вернуть свою первоначальную сущность, то ли выродиться… И возвратиться в ту точку Х, когда Создатель сказал: «Ну всё, хватит, вы дошли до последней точки. Вас уже не исправишь, вас можно только уничтожить и начать все сначала». Сказал и – руками ангелов своих непорочных – уничтожил.
Так, по крайней мере, говорится в одной исторической книжке, которая весьма почитается многими моими современниками, а именно в самой древней,
Мои размышления не мешали мне внимательно наблюдать за обаятельным Климовым. Я всячески старалась не поддаваться на его явное обаяние, подозревая, что не столько он обаятелен, сколько я одинока. И от общения, как он сам выразился, с временно одиноким мужчиной невольно волнуюсь. Примериваю его к себе. К тому же мне всегда нравились уверенные и успешные мужчины, пусть даже и отошедшие от дел…
Глава 20
Картины Климова меня приятно поразили – своей наивностью, открытостью, свежестью красок, гармоничностью линий и… простотой. Той простотой, что, возможно, граничит с идеалом. На них не было ни колец Сатурна, ни вида Земли из космоса, ни комет с яркими хвостами. На них была Земля – ее живописные виды в окрестностях Калюкина, как я думаю. В разное время года. Еще Климов делал небольшие скульптуры из глины и расписывал их в стиле современного кантри, скорее прибалтийского, чем среднерусского, в котором сочетается и традиция, и фантазия современного человека, не связанного условностями одной школы. Очень все мило, приятно, интересно. Попав случайно в художественный салон и обнаружив там такие вещи, я бы что-то из них непременно постаралась купить.
– Что вам подарить? – спросил Климов в ответ на мои мысли.
– Не знаю, – честно ответила я.
– Хорошо, – кивнул он. – Решите позже. После обеда еще раз посмотрите.
Он не спрашивал, хочу ли я этого. И мне вдруг стало приятно, что кто-то решил за меня, что я буду делать после обеда.
– О чем задумались? – спросил меня Климов, как будто сам не знал.
Возможно, и не знал, я ведь тоже не всегда понимаю, о чем думают люди, слышу чужие мысли выборочно. И так успела к этому привыкнуть, словно жила с этим всю жизнь. Может, это и правда утерянное знание? От тех времен, о которых нам ничего или почти ничего не известно.
Настолько ничего не известно, что большинство людей не только не интересуются, что было на земле до нас – суетных, малорослых, недолго живущих, постоянно болеющих и плохо владеющих своим телом, но и отметают всяческие крупицы знания о прошлом. Не было ничего до нас! И все тут. Кто-то согласен вести свой род от обезьяны или обезьяноподобного существа, миллионы лет ковырявшего землю грубым осколком камня. Кто-то покорно и нелепо верит в многократно пересказанное, переведенное с языка на язык древнее знание о сотворении мира, не вдумываясь. Так удобно быть в тени и в сени Всемогущего, за несколько дней сотворившего мир. Уж наверняка он и остальное решит как-нибудь, без нашего участия, не даст нам, неразумным, сорваться в пропасть, взорвать себя, измельчать и телом и душой…
– Я задумалась о том… – я секунду помедлила, – о том, что в некоторых из нас, вероятно, действительно есть частица бога, заставляющая творить свой собственный мир или улучшать тот, что есть.
– А в некоторых нет, – легко кивнул Климов.
Я не стала отвечать. Не люблю говорить вслух, особенно с мужчинами, о тех вещах, смысл которых мне самой не очень понятен. Вместо этого я спросила:
– Можно вопрос не для интервью?
– Пожалуйста, – кивнул Климов. – Смешно вы делите мир на мужчин и женщин, кстати.