Похожая на человека и удивительная
Шрифт:
– Который живет в стене?
Я уже поняла, на кого смотрит Женя. Конечно, если такой тип живет у него в стене и прячется под кроватью, чтобы однажды ночью растерзать Женю на маленькие кусочки и есть их, чавкая и обливаясь слюнями и Жениной кровью, как положено… Немудрено, что мальчик боится.
– Подожди-ка… – я встала и, обойдя несколько плотно придвинутых друг к другу столиков забегаловки, куда так рвался Женя за сосисками, подошла к страшному дядьке.
Передо мной сидел мужчина, по возрасту приближающийся к старику, но на вид еще вполне крепкий, с темным, пропитым, прокуренным лицом, в грязной, поношенной
– Чё? – спросил он меня, и я, на секунду столкнувшись с его тяжелым взором, постаралась как можно быстрее отвести глаза.
Не знаю, в душу ли я ему заглянула, но что-то крайне неприятное, липкое, муторное словно подступило у меня к горлу.
– Чё надо? – повторил он угрожающе, но страшно мне не стало. Стало только еще противнее.
Я на шаг отступила. Зачем я подошла к нему? Не знаю, интуитивно.
– Кошелек доставай, – сказала я, подчиняясь тому, что мне самой было не до конца понятно. – Тот, который ты только что во-он у той девушки в синем свистнул. Доставай, пока полицию не вызвала. И мотай отсюда побыстрее.
– Ты чего… чего… – забормотал дядька. – Какой кошелек…
Его небритый подбородок неприятно затрясся, он стал лихорадочно рыться по карманам. Что он там хотел найти? Действительно, какой-то кошелек? Паспорт? Или чистый, гладко сложенный носовой платок? И я на секунду засомневалась – правильно ли, что я так безоговорочно подчиняюсь таинственным сигналам, идущим из моего встряхнутого в апреле сего года мозга? Явно из левого его полушария – из безответственного, интуитивного, живущего фантазиями и не ведающего законов и рациональных объяснений. Просветить бы это полушарие, посмотреть, что там у меня да как, но боязно.
А вдруг я ошиблась? Вдруг это обычный, ни в чем не виноватый, совершенно нормальный, бедный, замученный старческими болезнями и бедностью старик, который давно живет один, ничего себе не готовит и с пенсии приходит в общепит, чтобы раз в месяц съесть что-нибудь вкусное, не похожее на его обычные макароны с пшенкой?
– Ты это… Давай-ка… – Он встал, обдав меня ужасающим ароматом нищеты, немытого тела, объедков, еще чего-то отвратительного и тошнотворного. – Не мое это… Не знаю откуда… – Дядька кинул на стол тонкий гладкий кошелечек из кожи цвета индиго – насыщенного синего цвета.
Такого цвета бывает небо где-нибудь в Индонезии, перед самой ночью, когда солнце уже село, а темнота не успела наступить. И в эти короткие мгновения небо словно наполняется изнутри темно-синим, но очень ярким свечением. Невидимые ангелы бегают по небу с невидимыми свечами… Или с галогеновыми китайскими фонариками.
Ссутулившись, лишь раз обернувшись, и то как-то боком, старик мелкой трусцой побежал к эскалатору. Я именно этого хотела? Да, наверно.
И я была права. Женя с восхищением смотрел на меня. Я держала в руке чей-то чужой кошелек цвета закатного индонезийского неба. А что внутри? Внутри лежали две кредитные карточки и несколько пятисотрублевых купюр. И что нам теперь делать с этим кошельком? Быть бы еще уверенной, что хозяйка действительно носит что-то синее, и поискать ее где-то поблизости. Ведь я про синюю одежду сказала просто так, по наитию…
Надо бы подумать про этимологию слова «наитие». Какой корень, интересно? «Интуиция» –
В невидимой душе, весящей то ли тринадцать с половиной, то ли двадцать один грамм (кто как считал)? В левом полушарии – в хитросплетениях миллионов нейронов, связанных между собой десятками миллионов дорожек? Где-то еще, в том загадочном эфирном теле, в существование которого я, истинная материалистка, не верю, равно как и в существование всех остальных атрибутов идеального мира. Я, которая слышит то, что не говорят, и видит то, чего нет…
– Лика! – Вполне веселая Верочка, которая, вообще-то должна была сейчас сидеть дома и ждать, пока я приеду и помогу ей понять, зачем жить, подбежала ко мне, насколько ей мог позволить это сделать кругленький, торчащий вперед животик. – А я вот… Решила развлечь себя. Лучший способ отвлечься – это шопинг, правда? – Верочка поправила ярко-синюю лямку смешного модного платьица. – Это твой сын, да? А я не знала, что у тебя есть ребенок…
Женя внимательно переводил глаза с меня на Верочку. И почему-то не стал возражать, что он вовсе не мой сын. Ох, как же меня занимает эта тема! Отказываюсь, отбрыкиваюсь, уговариваю себя, что не хочу быть функцией… Это не хочу я, ловкий и быстрый белковый механизм с хорошо развитой системой управления насущными жизненными потребностями, то есть с сознанием. А что-то глубинное, тайное, руководит изнутри и все подталкивает, подталкивает совсем в другую сторону…
– У меня нет детей, Верочка, – спокойно ответила я. – Это мой знакомый мальчик Женя Апухтин. Что ты ищешь? – Я увидела, как Верочка быстро перебирает в сумочке бумажки и пытается что-то достать.
– Да хотела вот… шоколадку купить. Я все время хочу сладкого. Наверное, малыш будет сладкоежкой. Фу ты, ну и где он? Я же только что платила… Сок пила…
– Ты сама сладкоежка, – ответила я и протянула Верочке синий кошелек. – Не это, случайно, ищешь?
Хорошо, что я пишу не художественные произведения, а статьи, в которых вымысла подчас побольше, чем в романах, и никто не требует соблюдения никаких законов правдоподобия.
– Лика! – ахнула Верочка. – Ты – точно волшебница! Точно!
Я покачала головой.
– Это ты – растяпа. У тебя только что украли кошелек. Посмотри, все ли там на месте?
Пока Верочка разглядывала содержимое своего кошелечка, я успела увидеть, как неплохо она выглядит. Вот и хорошо. И здесь законы природы берут свое. Елик Еликом, страдания о нем пока еще наполняют Верочкину жизнь, но уже мощно и, надеюсь, бесповоротно включился совсем другой механизм. Из таких милых дур, как Верочка, иногда получаются очень хорошие, преданные и самоотверженные мамы. Ведь главное, что есть теперь кого любить и кому любовь твоя нужна ежесекундно, в самых разных проявлениях.