Похождения Гекльберри Финна (пер.Энгельгардт)
Шрифт:
— Теперь нам остается переговорить с вами насчет мешка с деньгами.
— Что прикажете делать? Они его получили, и мне, признаться, отчасти обидно думать, какую глупую роль я при этом сыграла.
— Нет, вы опять-таки ошибаетесь. Мешка с деньгами у них нет.
— У кого же он?
— Я был бы очень рад ответить вам положительно на этот вопрос, но, к сожалению, не могу этого сделать. Одно время мешок этот был у меня, так как я его украл, чтобы вернуть вам. Мне известно также, куда я его спрятал, но боюсь, что его там теперь уже нет. Ах, мисс Мэри-Джен, вы не можете представить
— Пожалуйста, не браните себя самого. Это с вашей стороны очень дурно, и я не позволю вам по ступать таким образом. Вы вовсе не виноваты, так как сами же говорите, что не могли поступить иначе. Где же именно вы спрятали деньги?
Мне не хотелось воскрешать у Мэри-Джен воспоминание о понесенной ею утрате. Кроме того, язык у меня не поворачивался рассказать девушке факт, который вызвал бы у нее представление о мертвеце, лежащем в гробу с мешком денег на брюхе. Помолчав с минуту, я объявил:
— Если вы позволите, мисс Мэри-Джен, я пред почту не рассказывать вам, куда именно спрятал деньги. Я напишу вам это на кусочке бумаги, и вы можете прочесть все, что следует, на пути к Лотропсам. На деюсь, что этим вы удовлетворитесь?
— Разумеется, удовлетворюсь.
Взяв листочек бумаги, я написал: «Я спрятал мешок в гробу. Он лежал там, когда вы пришли ночью проститься с покойным вашим дядей и плакали так горько. Я стоял за дверью, и мне было тогда очень вас жаль, мисс Мэри-Джен».
На глаза у меня навернулись слезы при воспоминании о том, как плакала она тогда ночью одна-одинешенька, в то время как подлые негодяи, бессовестно дурачившие ее для того, чтобы тем вернее ограбить, сладко спали под ее собственной крышей. Сложив записку и подавая ее девушке, я заметил, что и у нее на глазах выступили слезы. Крепко пожав мне руку, она сказала:
— Прощайте. Я выполню в точности все, что вы мне сказали! Если мне не суждено свидеться с вами, я все-таки никогда вас не забуду. Я стану думать о вас часто-часто и буду о вас молиться!
С этими словами она ушла.
Она обещала обо мне молиться! Если бы она знала меня покороче, то выбрала бы себе, вероятно, какую-нибудь иную, более легкую работу. Впрочем, нет! Она не отступила ни перед чем, такой уж, значит, был у нее характер. Она могла бы, пожалуй, молиться за самого Иуду Предателя, если бы такая мысль пришла ей в голову. Ничто не смогло бы, кажется, ее испугать. Можете говорить, что у нее больше характера, чем у любой другой из девушек, с которыми мне доводилось встречаться. Без шуток, она очень решительная и стойкая барышня. Со стороны могут подумать, что я льщу, но на самом деле я только высказываю искреннее мое мнение. Что касается красоты и доброты, то в этих отношениях никто не может с нею сравниться. С тех пор как она вышла тогда из дверей, я ни разу ее не видел, но мне приходилось думать много миллионов раз о ней и о ее обещании за меня молиться. Если б я считал возможным,
Мэри-Джен ушла, должно быть, с черного хода. По крайней мере, никто этого не заметил. Встретившись с Сюзанной и подростком с заячьей губой, я сказал:
— Как фамилия ваших знакомых по ту сторону реки, к которым вы иной раз ездите в гости?
Мне ответили:
— Мало ли у нас там знакомых! Чаще всего мы бываем у Прокторов.
— Ну, так и есть, я только забыл ту фамилию. Мисс Мэри-Джен поручила вам сказать, что ей пришлось безотлагательно туда отправиться. Кто-то у них захворал!
— Кто именно?
— Право, не знаю. Трудно упомнить все имена. Кажется, однако…
— Бог мой, надеюсь, по крайней мере, не Ганна?
— К величайшему сожалению должен вам сказать, что речь шла, кажется, именно о Ганне.
— Быть не может! Она ведь на прошлой неделе была совершенно здорова. И что же, она опасно больна?
— Страсть как опасно! Мисс Мэри-Джен говорила, что от нее целую ночь не отходили и что она навряд ли переживет сегодняшний день.
— Это ужасно! Чем же она больна?
Мне сразу не пришло в голову никакого названия порядочной болезни, а потому я необдуманно выпалил:
— У нее свинка!
— Что за чушь вы городите? Свинка — вовсе не такая опасная болезнь, чтобы из-за нее приходилось безотлучно сидеть возле больного.
— Ну, нет, знаете, свинка свинке рознь, а эта свинка, как объяснила мне мисс Мэри-Джен, совсем какая-то новая и неслыханная.
— Что же такого в ней нового и неслыханного?
— Осложнение разными другими болезнями и на пастями.
— Чем же именно?
— Да вот корью, коклюшем, рожей, чахоткой, желтой горячкой, воспалением мозга и Бог ведает еще чем.
— С какой же стати называть тогда эту болезнь свинкой?
— То же самое заметила и мисс Мэри-Джен.
— Я, право, не понимаю, при чем же тут свинка?
— Да ведь болезнь-то именно с нее и началась. Понятно, что такую болезнь следует назвать свинкой.
— А по-моему, это совершенно бессмысленно. Положим, что человек ушиб себе на ноге палец, а потом принял яд, бросился в колодец, сломал себе шею и размозжил голову. Если теперь кто-нибудь придет и спросит: Отчего умер этот человек? — какой-нибудь болван скажет: оттого, что он ушиб себе палец на ноге. Вы ведь найдете такой ответ совершенно бессмысленным. Точно так же бессмысленно называть такую кучу болезней свинкой. А что, она заразна?
— Разве можно задавать подобный вопрос? Понятное дело, заразна! Она может подцепить человека так же ловко, как борона не глядя подцепляет сорную травинку. Что не попадет на один зуб, наверное застрянет на другом. А между тем, зацепившись за один какой-нибудь зуб, придется тащить с собою всю борону. Да, такая свинка, как эта, настоящая борона, и к тому же еще очень увесистая, так что, попавшись ей на зубок, не больно-то скоро сорвешься.
— Выходит, что эта свинка и в самом деле страшная болезнь, — сказала девушка-подросток с заячьей губой. — Я сейчас же иду к дядюшке Гарвею…