Похождения Нила Кручинина
Шрифт:
Следующим вечером опять литровка на столе. И опять соблазн воспоминаний.
Шепотком, слюнявя ухо Паршина, Ивашкин сообщил, что есть у него на примете один человек, с которым, кажется, можно сделать «дело». Хоть он и конструктор и работник большого завода, а кроме того, читает лекции в институте, но есть в его прошлом кое-что известное Ивашкину, чем можно его прижать. Был инженер Яркин когда-то беспризорным, безобразничал, крал, судился. Только тогда у него была другая фамилия. С тех пор он, правда, как говорится, «пере-ковался», отошёл от дурной
— Такому мастеру, как ты, и книги в руки! — льстиво нашёптывал Ивашкин.
Чем дальше шли разговоры, тем проще казалось Паршину пойти к инженеру и вовлечь его в «дело». Паршин хорохорился. Он даже не казался себе уже ни старым, ни подошедшим к концу пути, когда нужно подытожить пережитое…
К утру эта уверенность, навеянная водкой, исчезла. Паршин снова превратился в вялого, усталого старика. Но после первого же стакана, поднесённого Ивашкиным для опохмелья, в голове снова стало звонко и неспокойно.
Через день Паршин начал наводить справки об инженере Яркине.
Пока шло прощупывание Яркина, Паршин успел вместе с матерью Марьей Степановной побывать у сестры. Пелагея Петровна, в просторечии Паня, жила с двумя детьми, служила продавщицей в галантерейном магазине. Жалованье получала мизерное, едва сводила концы с концами.
Впервые с тех пор, как уехал из деревни, Паршин провёл с детьми целый день. Их мир показался ему таким далёким от его собственного, словно они жили какими-то совсем разными жизнями. Даже слова, которые были у них в обиходе, были не те, к каким привык Паршин. С интересом, граничащим с недоверием, он установил, что и мальчик и девочка твёрдо верят в своё будущее и знают о нем так много, словно видят его. Эта уверенность больше всего поразила Паршина…
Между тем разведка Яркина двигалась вперёд. При втором посещении Яркина Паршин без стеснения рассказал ему о себе все: сказал, что отбыл срок за переход границы, рассказал про прошлую жизнь и уверил, будто лучше него никто не владеет искусством взламывания несгораемых касс.
Говоря, Паршин внимательно следил за собеседником. Ему важно было знать впечатление, какое произведёт рассказ. И недоумение, сквозившее во взгляде инженера, — зачем, мол, мне все это знать? — не нравилось Паршину.
Потом он перешёл ко второму пункту: сказал, что знакомство их может быть выгодным для обоих, стоит только Яркину оказать Паршину небольшую услугу.
Яркин ответил, что не видит надобности в знакомстве с Паршиным. Тогда Паршин пустил в ход козырь, полученный от Ивашкина: упомянул о прошлом Яркина и о том, что знает его настоящую фамилию.
Яркин, по-видимому, не ждал удара с этой стороны, смешался, попробовал прикрикнуть на Паршина. Но того трудно было испугать. Кончилось тем, что Яркин спросил, что, собственно, нужно гостю.
— Только маленькой
— При чем же здесь я? Чего вы хотите от меня? — раздражённо переспросил Яркин.
— Ведь вы в институте свой человек?
— При чем тут наш институт? — с испугом спросил Яркий.
— Там предстоит выплата стипендий. Мне нужно точно знать, когда это произойдёт, в каком банке кассир получит деньги. Это мне нужно, чтобы посмотреть, сколько он получит. Спрашивать о таких вещах как-то неловко.
По мере того как Паршин говорил, его голос делался все твёрже, все уверенней.
— Затем мне требуется знать: когда кончается раздача стипендий, сколько студентов успевают получить стипендии в первый день, к какому часу кассир уходит домой? Вот, собственно говоря, и все…
Стоя у двери, как будто готовый каждую минуту распахнуть её и выкинуть шантажиста, Яркин широко открытыми глазами смотрел на Паршина. Взгляд его делался то испуганным, то злым. Инженер переминался с ноги на ногу и нет-нет притрагивался к ручке двери. Паршин видел, как росинки пота появляются на лбу у молодого человека, и ждал, что будет. Он вовсе не был уверен в успехе своего предприятия. Если Яркин отворит сейчас дверь и кликнет людей, Паршин даже не станет сопротивляться — пусть берут! Все равно рано или поздно этим должно кончиться… Как это говорится в тюрьме: «Тот, кто хлебнул тюремной баланды, вернётся». Что же, для таких, как он, это, по-видимому, верно.
Но вот он услышал хриплый голос Яркина:
— Дальнейшее меня уже не будет касаться? Вы оставите меня в покое?
— Само собой, — пренебрежительно ответил Паршин. — На что вы мне?
— Хорошо, я узнаю.
— Только ещё один пустяк. Вот моя фотография, — Паршин небрежно передал Яркину заранее приготовленную маленькую карточку. — Нужно выправить мне пропуск для входа в институт.
— Этого я не могу, — решительно заявил Яркий.
— Придётся сделать, — мягко, но в то же время настойчиво проговорил Паршин. — Придётся, Серафим Иванович.
Яркин в волнении мял папиросу. Не глядя на Паршина, он взял фотокарточку, но мрачно пробормотал:
— Я не могу достать пропуск на ваше имя.
— Не имеет значения, — успокоил Паршин и усмехнулся. — Я не гордый. Абы войти да выйти.
— Послезавтра утром… — Заложив руки за спину, чем подчёркивал нежелание подавать Паршину руку, Яркин толкнул дверь ногой.
Когда Паршин был уже в прихожей, Яркин вдруг тихо произнёс ему в спину:
— Я бы на вашем месте уехал из Москвы. Теперь же.
— Это почему же? — обернулся Паршин.
— Я… решил сообщить о вас в милицию.
— Обо мне? — спокойно спросил Паршин.
— О вас.
— А о себе?
— Будь, что будет, сам пойду и все скажу.
Паршин несколько мгновений глядел в глаза Яркину, пожал плечами и вышел, аккуратно притворив за собою дверь.