Похождения проклятых
Шрифт:
Переловив всех, высушив и кое-как переодев, мы вернулись в мансарду. Сами промокли до нитки, но у нас-то запасной одежды не было. Света, правда, переоделась, пока мы стояли в коридоре. Дала кое-что и Маше. Мы же с Алексеем лишь отжали воду с рукавов и брюк. Да и не до того было! Всех нас теперь интересовало совсем иное.
— Значит, Агафью Максимовну убили, — произнес я, когда мы вновь расселись в маленькой комнатке, кто где. — Так я и предполагал. Я чувствовал. Даже когда разговаривал с ней в последний раз.
— Но ты же ничего не помнишь? — возразила Маша.
— Зато я умею логически мыслить, сопоставлять факты и делать выводы. Возможно, меня даже
— А может быть, это ты и задушил ее? — спросила Маша.
Наступило молчание. Вопрос ее был глуп, но… чем черт не шутит? Какие омрачения не насылает на человека? Я почувствовал себя так, словно нырнул в глубокий омут. Спор наш разрешила Света.
— Почему вы все время говорите об убийстве, о преступлении? — озадаченно спросила она. — Агафья Максимовна умерла совершенно спокойно и естественно. На наших глазах. Никто ее не душил. Я еще никогда не видела такой тихой и мирной смерти. Даже какой-то благостной, словно все земное уже сделано, пора. И ее ждут.
— Как это было? — спросил Алексей. А мы с Машей сконфуженно молчали.
— Мы встретились с ней в беседке. Она успела о чем-то переговорить с Олей. Потом сказала, что жалеет, что сил уже нет и не сможет дойти до Воскресенского храма. Мы поняли, что она умирает, что это ее последние минуты. И тут появился этот монах.
— Какой?
— Не знаю. Странный. Я столкнулась с ним, когда хотела бежать за людьми. Вызвать скорую. Он как-то ласково сказал мне, что не надо, что все у него с собой. Мы с Олей отошли в сторону, пока Агафья Максимовна исповедовалась и причащалась… А скорую я вызвала уже потом. Только она не понадобилась. Вот, собственно, и все.
— А куда делся монах? — спросил я.
— Не знаю. Когда приехали врачи, люди, его уже не было. В суматохе я и не заметила.
Наверное, такой и должна быть смерть праведника, — подумал я. — А Господь посылает своих слуг для последнего утешения.
Наверное, о том же самом думали и Алексей, и Маша. Говорить и расспрашивать о чем-то больше не хотелось. Оставался только один главный вопрос: что успела сказать Агафья Максимовна Ольге? Возможно, то же самое, что она просила меня передать Алексею. Но мое сознание нарушено! Боже, когда же я смогу вспомнить?
— А Ольга не говорила с вами никогда о… святых мощах Даниила Московского? — спросил на всякий случай Алексей.
— Нет, — покачала она головой. — Ну о чем со мной можно было толковать, когда я почти все время находилась в каком-то смрадном угаре? Сами посудите.
Я встал и начал разглядывать фотографии на стенке. Собственно, пора было уходить. Светлана ничего не знает. А со смертью Агафьи Максимовны оборвалась еще одна ниточка. Остается одна Ольга Ухтомская.
— Где же ее искать? — выразила вслух мою мысль Маша. — Объездить сейчас все святые источники и родники в Подмосковье невозможно. А ждать до субботы нельзя.
Взгляд мой остановился на одном снимке. Тут было много фотографий различных русских церквей, но этот висел как-то отдельно, чуть ниже божницы с иконами. Это была красивейшая колокольня из Троице-Сергиевой лавры. Почему Ольга Ухтомская выделила именно ее? Пять удивительно воздушных и изящных ярусов, с группами колонн на углах. Кажется, что стен вообще нет — лишь белоснежные колонны и высокие арки для колоколов, а наверху — буквально взлетает в небо золоченая фигурная пирамида с крестом. Мысль моя заработала четко и ясно, давая толчок памяти. Ухтомская…
— А у вас тоже иконы мироточат, — сказала Маша, стоя рядом со мной и глядя на божницу. — Вот откуда такое благоухание…
— Отец Сергий вчера говорил мне, что это в Москве сейчас повсеместно, — произнес Алексей. — Ну, нам пора ехать.
Но я не тронулся с места, продолжая размышлять. По проекту Ухтомского предполагалось поставить на всех ярусах этой колокольни тридцать две золоченые статуи: Разум, Верность, Мужество и т. п. Но монастырское руководство почему-то воспротивилось этому, и тогда их заменили множеством декоративных ваз. Довольно больших в размере, в которых очень удобно что-то спрятать или хранить.
— Скажите, Света, — проговорил я. — А какое отношение имеет ваша Ольга к знаменитому зодчему Ухтомскому? Она ничего не рассказывала?
— А зачем рассказывать? Я и так знала, наши родители и не скрывали своих родословных. Она — его прямой потомок.
Маша и Алексей смотрели на меня с некоторым недоумением.
— Вот теперь можно ехать, — сказал я. — Кажется, я догадываюсь, где находится то, что мы ищем.
Сквозь время — в вечность
…К тебе, обольщенный, несчастный русский народ, сердце мое горит жалостью до смерти. Очи мои в слезах при виде твоих тяжких страданий, в предчувствии еще больших скорбей. Кликушествуют пролетарские поэты: Русь! Сгнила? Умерла? Подохла? Будь же ты проклята! Забыты и попраны все заповеди Христовы. С неслыханной доселе дерзостью и с беспощадной жестокостью свершаются ныне беззакония. Зашаталось, смертельно зашаталось и почти рухнуло православное царство. Все адские силы выползли и набросились на русского великана, вцепились с зубовным скрежетом в плоть его со всех сторон. Или нам не дано больше быть ни там ни тут? Где Христос и где антихрист? Пишу эти строки я, Тихон Новоторжский, простой мирянин, прихожанин Свято-Данилова монастыря, а сам слышу стоны отовсюду, со всей России, вижу, как взрывают храмы и жгут иконы, как убивают священников, как глумятся над святыми мощами угодников Божиих. Кровь христианская реками течет по русской земле. Мир еще не видывал такого с первых веков…
Пишу в никуда, потомкам. Бог даст, кто-либо отыщет мое послание. Коли разбит будет в щепки русский корабль, так ведь и на обломках, на щепках спасаются. Не все же погибнут. Молиться надо, горячо молиться и каяться. По чуду Божиему, по Его Силе соберутся, соединятся все обломки и щепки, воссоздастся корабль в своей красе и пойдет своим путем, Богом предназначенным. А эти попущения, эти страшные испытания русскому человеку за то, что все меньше и меньше горел он любовию к Богу и церкви Христовой, все меньше чтил Небом данную царскую власть, все сильнее обольщался лукавыми и мимолетными ценностями мира сего. Забыл, что устами пророка Его сказано: Видите ныне, что это Я, Я — и нет Бога, кроме Меня: Я умерщвляю и оживляю, Я поражаю и Я исцеляю, и никто не избавит от руки Моей. Непостижим Промысел Божий, тайна сия велика есть.