Похождения проклятых
Шрифт:
— Не я, — сказал я, а сам подумал: Работа либо кураторов, либо академиков. В ответ за Лыткарино.
— Однако это становится уже привычным, — продолжил Володя. — Потому что за последние сутки в Москве еще домов шесть-семь уже рухнуло. Один, кстати, высотный, у Красных Ворот. Да вы что, ничего не знаете, что ли? Мэр уже никуда и не ездит, рукой махнул. Говорят, даже скрывается. То ли в госпитале, то ли за границей. И президент молчит, как воды в рот набрал. Может, и он тоже уже из Кремля двинул. На запасные квартиры. А то, по слухам, и по Боровицкой башне пошли трещины. Словом, массовая просадка фундаментов. Утечка цемента в космические дыры. В столице
— Ладно, — сказал я. — А с Яковом что? Почему за сыном следишь? Мы его видели утром.
— Почему? Потому, — ответил Владимир Ильич, поправляя французский галстук на своей хламиде. — Отправились мы с ним ранехонько в Черусти за грибами. Ну а что еще делать-то? Хоть грибков без соли поесть. Пока не утянуло в…
— Вова, хватит о дырах, — предупредил я и постучал посохом.
— Так вот. Я и говорю. Спал я всю дорогу, ничего не помню. Словно в какую дыру провалился. Прости. То ли доехали мы до Черустей, то ли нет — не знаю. Машина заглохла. Яша с кем-то по телефону разговаривает. Сквозь сон слышу его слова: надо, дескать, ехать в лавру, там они. Он вообще, по моим наблюдениям, что-то или кого-то ищет. А не найдет — плохо будет. Ему в первую очередь. Бросил меня, поганец, в мерсе и слинял. А я что — дурак? Поспал еще немного и тоже сюда отправился. Одежонку эту на мерседес у одного бродяги выменял. Думаешь, продешевил?
— Думаю, нет. А Якова уже засек здесь?
— Покуда нет. Но он ведь тоже маскироваться умеет. Это у нас в крови. Я с детства его учил играть в прятки.
— Научил! — вздохнула Маша. — А что он вообще-то за человек, папа?
— Странный, — коротко ответил Владимир Ильич. — Как ты и я, как Саша и Алексей. Вы, кстати, оттащили бы его от этих придурков, а то он без последней нитки останется.
Слова его имели жизненный смысл. Рука дающего, конечно, не оскудеет, но порой ее могут попросту оторвать.
— Стой на посту, — сказал я. — Когда будет надо — свистну. Или ты нам. По обстоятельствам.
— Ага, дыркой в боку свистну, — кивнул он. — Космической воронкой отзовется. Идите, не мешайте работать!
Оставив Владимира Ильича, мы с Машей врезались в толпу нищих, которые, кажется, сбежались к Алексею со всего Сергиева Посада. Он уже ничего не раздавал, а только громко говорил, пытался донести какие-то вещие слова до калек и убогих, действительно сирых и искусных притворщиков, старых и малых, всяких. Слушали его внимательно, но с каким-то глухим ропотом. С пчелино-осиновым растревоженным гулом. И атмосфера вокруг сгущалась, становилась все более напряженной, наэлектризованной.
Мы успели как раз вовремя, пробив сужавшееся вокруг Алексея кольцо. А кольцо это стало показывать свою явную агрессивность. Мне думается, что кто-то даже подзуживал их, подуськивал, шныряя за спинами и между раскачивающихся тел. Я не помню, о чем говорил Алексей да это и не важно. Что-то о вразумлении и любви, о воздаянии и спасении, о душе и Боге. Сам он потом признавался нам, что и слова-то его лились чуть ли не помимо собственной воли, как бурливый ручей, а вот что именно — тоже не помнит. Одна фраза только закрепилась в сознании, выкрикнутая им из Книги пророчеств Даниила: А ты иди к твоему концу, и успокоишься, и восстанешь для получения твоего жребия в конце дней! Может быть потому, что фразу эту он повторял несколько раз, как рефрен в своей неожиданной площадной проповеди перед
А из толпы уже неслись недовольные крики и возгласы. Народ отчего-то возмущался и негодовал еще больше, сильнее, словно бациллы безумия стали замутнять мозги.
— Ишь, выискался!
— Чего говорит-то, чего?
— Да несет всякое… Слышали!
— Еще один проповедник выискался!
— А рожа-то румяная! Небось одни калачи жрет!
— Знаем таких! Насмотрелись!
— Да ткни ты его в бок! Дай в рыло, чтоб не гундосил!
— А сщас вот и дам!..
Ситуация принимала совершенно угрожающий оборот. В Алексея уже вцепилось несколько пар рук с разных сторон, стали тянуть и пихать. Посыпались удары. Я замахал посохом, Маша заработала своими крепенькими кулачками, да так, что только визг пошел: и от мужиков и от баб. Вмешался и еще кто-то, третий, я не успел разглядеть, кто? Он бил наотмашь, по боксерски, поскольку Алексея уже повалили и начали потаптывать ногами. Медлить было нельзя, критическое положение грозило обернуться смертью. Толпа могла разорвать нас всех.
Но этого не случилось. Может быть, именно потому, что она не ожидала встретить такой решительный отпор. Прошло несколько мгновений — и весь этот вал схлынул, откатил назад, рассеялся и попросту бежал с площади. Теперь в центре ее оставались лишь мы четверо, да невдалеке — Владимир Ильич в своей дурацкой хламиде. Алексею помогли подняться с брусчатки, Маша вытерла ему своим платком кровь с лица.
Четвертым оказался Яков. Он слегка посмеивался, словно ничего серьезного не произошло.
— Никогда не мечите бисер перед свиньями, — сказал он. — Отечественное краеведение так вас ничему и не научило.
— Вот, черт! — вырвалось у Алексея. Впервые я услышал от него черное слово. Но тут же поправился: — Ничего, ничего, это пройдет! — и стал отталкивать Машины руки с платком.
— Ну, блудный сын, здравствуй, — подошел к нам Владимир Ильич, также улыбаясь. — А я уж хотел в пожарную часть звонить. Да вы и сами справились. Без брандсмейстеров.
— Ребро болит, — признался Алексей. — Кажется, сломали.
— Это могут, — кивнул Яков. — В России, когда начинаешь читать проповеди, не забудь надеть бронежилет. А чего это ты на амвон полез, Леша?
— А ты-то сам как тут? — вмешался я. — Ну просто в каждой дыре затычка, куда ни плюнь.
— Я космическую дыру затыкаю. Вам папа уже говорил о своей новой теории? Кроме того, поскольку я — блудный сын, то вот и происходит мое духовное переосмысление. Возвращение к истокам.
— Не верю, — сказал я. — Это ты сначала толпу подзуживал, а потом спасителем прикинулся. Враг ты. Я тебя насквозь вижу.
— А ты дурак, — хладнокровно ответил он.
— А ты сволочь. И негодяй.
Я хотел кинуться на него, потому что у меня все запылало перед глазами, но Яков опередил. Второй раз за время наших с ним отношений он мне мастерски врезал. Только теперь не в челюсть, а в солнечное сплетение. Я согнулся пополам, потом сел на брусчатку.
— Так. Драка-то, выходит, продолжается, а зрители уже покинули галерку, — произнес Владимир Ильич, присаживаясь рядом со мной. — Дыши глубже, пройдет. Он и меня в детстве бил. Мухаммед Али хренов.
Маша почему-то тоже оказалась на брусчатке. Но она что-то искала. А Алексей стоял молча.
— Мадемуазель, не это ли вы потеряли? — произнес Яков, протягивая ей шкатулку. — Папа, пойдем в какую-нибудь чайную, что ли? Зальем горечь победы и радость поражений.
— Пошли! — охотно согласился тот.