Похождения светлой блудницы
Шрифт:
Идейное воспитание у Вали не от мамы. Отец (до пьянки), школа, организация пионеров-ленинцев, пионервожатый Володя. Он паренёк косой, ходит, криво прыгая, но из многодетной правильной семьи. У Родынцевой однодетная и неправильная. Во время менингита доктор ей рекомендует не напрягать голову, – не вырастит. Но она, деятельная Валя, напрягает… А как быть, когда перегородка тонкая, и болтовня о боге? Тело вытянулась, голова остановилась.
«Я тебе платья купил, а ты в этой хламиде!» «Не надо сокровищ на земле», – «Но и тебе платят деньги на фабрике имени Крупской! А я заработаю на квартиру,
Валя врубает у себя радио:
«Над страной весенний ветер веет,с каждым днём всё радостнее жить!И никто на свете не умеетлучше нас смеяться и любить!»Песня летит к облакам!
– Тише сделай! – крик родителей.
Родина бурлит! Стройки пятилетки, спутники, космонавты, борьба за мир рука об руку с чёрными и жёлтыми людьми против белых богатеев. Никто не имеет права находиться в узком мирке. Право одно: не мигая глядеть в круг солнца новых побед! А они? Он о деньгах! Она о Боге! А Вале подавай о любви и дружбе, о добре и зле.
Ей сон: они трое на межзвёздном корабле. Люк открыт, их с отцом вышвыривает, и они плывут, но нет ни иной планеты, ни корабля…
О коммунизме (молодости мира!) мама чё брякнула: «Не нужен он народу, хватит и веры в бога». Недавно ей ответила: «Мы построим новую модель мозолистыми руками!» Говоря так, Валька на кровати. Отвернётся к стене, – родительница уйдёт. Но не навеки.
«Упекли маму опять, а толк?» – едут они домой, словно забыв её в больнице. Не верят в умирание. Они у койки, мама удивляет: «Не страшно уходить». И улыбается мило.
Утром их направляют в морг! Целый городок: белые дома, а морг, то есть корпус номер тринадцать, полный смертей холм, но не братской могилы. Отец рыдает у железных ворот на железной лавке: «Иди ты, Валя». Медик в коротком белом халате, наподобие рубщика в мясном отделе, с руками, голыми до локтей, выкатывает длинненькую полку, простынку отдёргивает: «Эта?» «Да». Документы требует. «Папа во дворе». Он уже не во дворе: толкует с врачами: лечили плохо, будто предлагает перелечить по-хорошему.
Наконец маму – в фургон с лиловым крестом. Дома одевают сёстры-монашки на неё халат, в нём и кладут. Отец напирает: она упоминала о кремации. Родню религиозную и кормят, и капитально поят. Отец дико напился, финал под его храп. Тёти и дяди, ранее не виденные племянницей Валей, приглашают её в их дружно верующую в бога компанию, в микрорайон (девять остановок трамваем), откуда отец и вывез маму на мотоцикле. Оттого она и не хотела продавать мотоцикл; похороны на деньги, вырученные за него. Звёзды летят над Валькиной головой, и она говорит родне: не намерена поддерживать мракобесие в нашей атеистической стране.
На третий день отец выходит из запоя, идёт ремонтировать фреоновые
Утром они говорят о политике: «Ишь, что Чомбе вытворяет, марионетка эта!» «Не все негры добрые» «Сахар не белый, так мы помогаем кубинцам» «Папа, а Фидель?» «Фидель Кастро – великий деятель…» Дома холодно, дверь отворена в непонятный простор. Отец и пьёт, и где-то гуляет.
Как-то с тётенькой (имя – Людмила, но зовут Люлой). «Люля – мой баб». Она дома не убирает. Но много стирает для себя, наглаживает фирменное платье, белый маленький фартучек. Ногти – гладенькие камушки. Не готовит (у неё сытная работа официантки). Отец, уйдя с утра, возвращается с ней. Приносят еды.
Тётя Люла говорит: пора и Вале делать маникюр и макияж. И обучает. Отец, увидев обучение, орёт на тётю Люлу. Она не как мама. Бодрая, модная. Немного мешает их с отцом возня, но и Родынцева накрасится, да подцепит (кругом немало парней). Тётя Люла беззаботная говорит о любви, о том, какие у них в ресторане клиенты, их «вкусы» она «учитывает».
Когда отец её выгоняет, она ревёт. «За так наливает». А Вальке: «И не думай! Не моей дочке работать в кабаке!» Там лангеты, антрекоты… Эклеры, кофе-глясе. Дома суп с говядиной, картошка с селёдкой, макароны с колбасой, гречка, пельмени…
Но как-то он сильно напился: «”И оттого хулиганил и пьянствовал, что лучше тебя никого не видал”! (о маме). Орёт, соседи – милицию, которая определяет: «белая горячка», в дурдом!
Карандашиком угольного цвета ведёт линию миллиметра три над ресницами от внутреннего угла глаза к виску, но, не доходя до него. Проигрывает голый глаз: он маленький… «Не главная сторона моего лица». Главная имеется. В картонке тушь. Капля тёплой воды, и – на щёточку. Ресницы втрое увеличены. Хлоп-хлоп! Такими не наградит природа.
В классе дразнили губошлёпой. Тонким «контуром для губ» аккуратненько (рука не дрогнет!) обводит края. Для помады немалый фронт! В «Подарках» пять тюбиков: отменный подарок себе! Бледно-лиловая модная. Губы выкатились из лица бантиком. Красоты невероятной. Длинную белую сигарету аккуратно в краску рта. Поджигает и любуется в зеркало на курящий рот.
Волосы «пагубно» (говорит мама) вытравлены, зато блондинка.
…«Второгодницу дают! Скелет номер два», намекая на Вальку. Входит… Размеры, далёкие от «скелета». Капуста. Белокочанная. Хриплая от курения. Реагирует другой второгодник (вор и хулиган накануне отправки в колонию): «Ништяг бабец!» «Мы – люди одного круга», – кивает ему Капустова.
Валька с ней на каток. Там к ним катят пацаны с грубыми голосами. Ловят, тащат в никем не охраняемую раздевалку. У одного кликуха Мальчик, и он тащит Вальку. Она вопит! Он кроет матом. Вовремя Валькин отец. И без коньков не падает, крепкой рукой любителя вольной борьбы хватает парней за шивороты, желая вытрясти из них дурь. Доченьку в «парном катании», не много не ударив глупой головой об лёд, – к воротам, на улицу, в трамвай…
«Не могла отцу назвать «Динамо»? На «Юности» тебе не бывать…» – вздыхает Капустова.