Похождения Жиль Бласа из Сантильяны
Шрифт:
Не успел я договорить этих слов, как дон Анастасио бросился мне на шею. Он сжал меня в своих объятиях, и в течение четверти часа мы только то и делали, что вздыхали и заливались слезами. После этих нежных излияний, вполне естественных при такой встрече, отец мой воздел глаза к небу, чтоб поблагодарить его за спасение Эстевании, но затем, как бы опасаясь, что он преждевременно воздал хвалу господу, дон Анастасио обратился ко мне и спросил, каким образом удалось установить невинность его супруги.
— Никто, кроме вас, сеньор, в ней не сомневался, — отвечал я. — Поведение вашей супруги всегда было безукоризненным. Я должен открыть вам глаза на вашего друга: дон Уберто вас обманул.
В то же время я рассказал ему про коварство этого родственника, про то, как я ему отомстил
Эта весть обрадовала моего отца, пожалуй, больше, чем даже освобождение из плена. В порыве охватившего его восторга он снова принялся нежно меня обнимать и не переставал твердить, сколь много он мною доволен.
— Теперь, любезный сын, поспешим в Антекеру, — сказал он. — Я горю нетерпением броситься к ногам своей супруги, с которой обошелся столь недостойным образом. С тех пор как я узнал от вас об учиненной мною несправедливости, раскаяние мучительно терзает мое сердце.
Мне самому слишком хотелось соединить этих двух горячо любимых мною лиц, чтоб откладывать столь сладостный момент. Я покинул арматора и на призовые деньги, доставшиеся на мою долю, купил в Адре двух мулов, так как отец не хотел больше подвергать себя опасностям морского путешествия. По дороге у него было достаточно времени, чтоб сообщить мне свои приключения, которые я слушал с таким же жадным вниманием, как итакский царевич 158 рассказы своего царственного родителя. Наконец, после нескольких дней пути мы прибыли к подножию горы, ближайшей к Антекере, и сделали привал в этом месте. Так как мы намеревались вернуться домой тайком, то вошли в город только поздно ночью.
158
Телемак, сын итакского царя Одиссея.
Можете представить себе удивление моей матери при виде мужа, которого она почитала навеки потерянным. Не меньше изумлялась она и тому, можно сказать, чудесному случаю, которому она была обязана его возвращением. Дон Анастасио попросил у нее прощения за свою жестокость с таким искренним выражением раскаяния, что она невольно смягчилась. Вместо того чтоб отнестись к нему как к убийце, она видела в нем только человека, которому была предназначена небом: столь священно звание супруга для женщины, украшенной добродетелью! Эстевания так тревожилась за меня, что мое возвращение очень ее обрадовало. Радость эта, впрочем, была не совсем безоблачной. Сестра Ордалеса затеяла уголовное дело против убийцы брата; меня разыскивали повсюду, а потому моя мать беспокоилась, считая, что мне опасно оставаться в нашем доме. Это побудило меня в ту же ночь отправиться ко двору, где я намерен просить о помиловании. Надеюсь его добиться, раз вы, сеньор Жиль Блас, любезно согласились замолвить за меня слово первому министру и оказать мне поддержку своим влиянием.
На этом храбрый сын дона Анастасио закончил свое повествование, после чего я сказал ему внушительным тоном:
— Ваше дело мне ясно, сеньор дон Рохерио. Полагаю, что вы достойны помилования, а потому берусь изложить вашу просьбу герцогу и дерзну обещать вам его покровительство.
В ответ на это гренадец рассыпался в благодарностях, которые, наверно, вошли бы у меня в одно ухо, а вышли в другое, если б он не заявил, что непосредственно за оказанной услугой последует нечто более существенное. Как только он коснулся этой струны, я решил приняться за хлопоты. В тот же день я рассказал историю дона Рохерио герцогу, который позволил мне привести этого кавалера и заявил ему:
— Дон Рохерио, я уже знаю о поединке, побудившем вас приехать ко двору: Сантильяна изложил мне все подробности. Не тревожьтесь, вы не совершили ничего такого, чего нельзя было бы извинить. Его высочество особенно охотно милует дворян, мстящих за поруганную честь. Вам придется для проформы отправиться в тюрьму; но будьте спокойны, вы пробудете там недолго. У вас в лице Сантильяны есть добрый друг, который позаботится об остальном и ускорит ваше освобождение.
Дон Рохерио отвесил министру глубокий поклон и, полагаясь
ГЛАВА IX
Это дело разлакомило меня, а десять пистолей куртажа, которые я дал Сипиону, побудили его приняться за новые розыски. Я уже прежде превозносил его таланты в этой области и могу сказать, что его по справедливости следовало назвать Сципионом Великим. В качестве второго клиента он привел мне издателя рыцарских романов, который нажился вопреки здравому смыслу. Этот издатель незаконно перепечатал книгу, выпущенную одним из его собратьев, и издание это было конфисковано. За триста дукатов я добился снятия запрещения с его экземпляров и спас владельца от крупного штрафа. Хотя такие дела не входили в компетенцию первого министра, герцог согласился по моей просьбе повлиять на тех, от кого это зависело. После издателя через мои руки прошел один коммерсант, и вот в чем заключалось его дело. Португальский корабль был захвачен берберийским корсаром и снова отбит одним кадикским арматором. Две трети погруженных на него товаров принадлежали моему лиссабонскому купцу, который после тщетных требований о возврате своего имущества приехал к испанскому двору, чтоб найти влиятельного покровителя, способного защитить его интересы. Ему выпало счастье наткнуться на меня. Я вступился за него, и он вернул свои товары с помощью четырехсот пистолей, которые преподнес своему протектору.
Мне чудится, будто я слышу в этом месте возглас читателя:
«Смелей, сеньор Сантильяна! Набивайте карман! Вы теперь на хорошем пути, не выпускайте счастья из рук!»
О, не беспокойтесь: не выпущу. Коли не ошибаюсь, вот уже мой лакей с новой жертвой, которую он подцепил. Действительно, это — Сипион. Послушаем его:
— Сеньор, — сказал он, — дозвольте представить вам знаменитого дрогиста. Он хлопочет о привилегии продавать свои снадобья в течение десяти лет во всех городах Испанского королевства с предоставлением ему на то исключительного права, т. е. чтоб остальным его собратьям по ремеслу было запрещено торговать в тех местах, которые он для себя облюбует. В благодарность за содействие он обязуется отсчитать двести пистолей тому, кто добудет для него такую привилегию.
На это я сказал шарлатану покровительственным тоном:
— Хорошо, друг мой, я устрою ваше дело.
Действительно, спустя несколько дней я отослал его восвояси с патентом на исключительное право обманывать народ во всех королевствах Испании.
Тут я убедился в справедливости поговорки, что аппетит приходит во время еды. Я не только становился жаднее, по мере того как богател, но первые четыре милости, о которых я упомянул, достались мне с такой легкостью, что я не колеблясь обратился к его светлости за пятой. Дело шло о передаче губернаторства города Веры на андалузском побережье одному кавалеру ордена Калатравы, который обещал мне за это тысячу пистолей. Увидя такую алчность к наживе, министр расхохотался.
— Да, друг Жиль Блас, у вас недурной аппетит! Вижу, что вы большой охотник одолжать ближних. Но выслушайте меня: если речь зайдет о мелочах, я в это входить не стану, но когда вы будете хлопотать о губернаторствах или каких-либо крупных милостях, то соблаговолите довольствоваться половиной прибыли: другая принадлежит мне. Вы не можете себе представить, — добавил он, — какие у меня расходы и сколько мне нужно денег, чтоб с достоинством поддерживать свой ранг, ибо, признаюсь вам, что, несмотря на бескорыстие, проявляемое мною перед народом, я достаточно осторожен, чтоб не расстраивать своего состояния. Примите это к руководству.