Похождения Жиль Бласа из Сантильяны

Лесаж Ален Рене

Не стоит спрашивать о том, ласково ли приняли меня дамы, когда я на следующую ночь принес презент от его высочества, который состоял из пары серег с подвесками, предназначавшихся для племянницы. Очарованные этими доказательствами любви и щедрости принца, сеньора Менсия и Каталина принялись стрекотать, как кумушки, и благодарить меня за то, что я доставил им такое галантное знакомство. От избытка радости они проболтались и обронили несколько замечаний, побудивших меня заподозрить, что я подсунул сыну нашего великого монарха отъявленную плутовку. Желая убедиться в том, что меня, действительно, угораздило совершить этот миленький подвиг, я удалился с намерением объясниться по этому поводу с Сипионом.

ГЛАВА XII

Кто

такая была Каталина. О смущении, и тревоге, испытанных Жиль Бласом, и о том, к каким мерам предосторожности он вынужден был прибегнуть для своего успокоения

Придя домой, я услышал страшный шум и осведомился о его причине. Мне сказали, что в этот вечер Сипион угощает с полдюжины своих приятелей. Они распевали во всю глотку и заливались громким смехом, так что ужин этот отнюдь не походил на пир семи мудрецов. 167

167

Средневековый сборник рассказов восточного происхождения «Сказание о семи мудрецах», появившийся в Европе около VII века.

Хозяин пиршества, узнав о моем возвращении, объявил гостям:

— Господа, ничего серьезного: это только барин вернулся. Пожалуйста, не смущайтесь и продолжайте развлекаться. Я сбегаю сказать ему несколько слов и сейчас же приду к вам обратно.

— Что за галдеж? — спросил я у Сипиона. — Кого вы там угощаете? Не поэтов ли?

— Помилуйте, сеньор, — возразил он. — Стал бы я спаивать вашим вином такую шушеру! Я нашел для него лучшее употребление. Среди моих гостей находится один богатый молодой человек, который хочет получить должность с помощью вашего покровительства и своих денег. Для него-то и устроена эта пирушка. За каждый его глоток я прибавляю по десять пистолей к той сумме, которую он должен будет вам уплатить, и намерен поить его до рассвета.

— Коли так, — сказал я, — то ступай к своим гостям и не жалей моего погреба.

Я счел этот момент неподходящим для того, чтобы исповедать Сипиона, но на следующий день за утренним туалетом обратился к нему со следующей речью:

— Любезный Сипион, ты знаешь, на какой ноге мы друг с другом живем. Я обхожусь с тобой скорее как с приятелем, нежели как со слугой, а потому было бы дурно с твоей стороны надувать меня так, как обычно надувают барина. Пусть же между нами не будет тайн. Я поведаю тебе нечто такое, что тебя удивит, а ты, со своей стороны, скажешь мне, какого ты мнения о женщинах, с которыми меня познакомил, Между нами говоря, я подозреваю, что это две продувные бестии, опытность которых особенно сказывается в том, что они прикидываются тихонями. Если я прав, то наследный принц не поблагодарит меня за это, ибо признаюсь, что поручал тебе искать любовницу не для себя, а для него. Я сводил инфанта к Каталине, и он в нее влюбился.

— Сеньор, — ответил Сипион, — вы так добры ко мне, что я посовещусь что-либо от вас утаить. Вчера мне удалось побеседовать наедине с наперсницей этих двух нимф. Она рассказала мне всю их историю, которая, поистине, весьма забавна. Я вкратце передам вам ее и уверен, что вы не прочь будете ее послушать.

— Каталина, — продолжал он, — дочь захудалого арагонского идальго. Очутившись в пятнадцать лет сиротой столь же пригожей, сколь и бедной, она вняла настояниям одного старого командора, который отвез ее в Толедо, обращался с ней скорее как отец, нежели как муж, и умер шесть месяцев спустя. Ей досталось наследство, состоявшее из немногих пожитков и трехсот пистолей наличными. Затем она сошлась с сеньорой Менсией, которая была еще в моде, хотя уже начинала увядать. Обе подруги поселились вместе и стали вести себя так, что правосудие пожелало узнать их поближе. Это пришлось дамам не по вкусу, и они с досады или по другой причине покинули Толедо, чтобы обосноваться в Мадриде, где живут уже около двух лет, не водя знакомства ни с кем из соседок. Но послушайте самое интересное. Они сняли два маленьких домика, отделенных только стеной; из одного в другой можно проникнуть по подвальной лестнице. Сеньора Менсия

живет с юной субреткой в одном из этих домов, а вдова командора занимает другой вместе со старой дуэньей, которую выдает за свою бабушку, так что наша арагонка бывает то племянницей, воспитываемой теткой, то сироткой, приютившейся под крылышком бабки. Когда она представляет племянницу, то называет себя Каталиной, а когда обращается во внучку, то и кличут Сиреной.

Услыхав имя Сирены, я побледнел и прервал Сипиона.

— Что ты говоришь? — воскликнул я. — У меня сердце в пятки уходит. Я боюсь, как бы эта проклятая арагонка не оказалась любовницей Кальдерона.

— Она самая! — подтвердил мой наперсник. — Я думал позабавить вас этой вестью.

— Что ты! — отвечал я. — Тут надо печалиться, а не смеяться. Понимаешь ли ты, чем это нам грозит?

— Нет, не понимаю, — возразил Сипион. — Какое тут может случиться несчастье? Во-первых, сомнительно, чтобы дон Родриго узнал о том, что происходит, а, во-вторых, если вы этого боитесь, то вам стоит только предупредить первого министра. Расскажите ему все начистоту: он убедится в вашей искренности, и если Кальдерон задумает после этого оговорить вас перед его светлостью, то герцог поймет, что он вредит вам из мести.

Сипион рассеял этими доводами мои опасения. Последовав его совету, я уведомил герцога Лерму об этом неприятном открытии. Излагая обстоятельства дела, я даже притворился опечаленным, чтобы показать ему, как я огорчен тем, что неумышленно подсунул инфанту любовницу дона Родриго; но министр не только не пожалел своего любимца, но еще принялся над ним подтрунивать. Затем он посоветовал мне не смущаться этим обстоятельством и сказал, что в конечном счете для Кальдерона немалая честь ухаживать за возлюбленной наследного принца и пользоваться у нее такими же милостями. Я не преминул также поставить обо всем в известность графа Лемоса, который обнадежил меня своим покровительством на случай, если первый секретарь проведает про эту интригу и попытается уронить меня в глазах его светлости.

Решив, что благодаря этому маневру мне удалось спасти ладью своего счастья от опасности сесть на мель, я потерял всякий страх и продолжал сопровождать принца к Каталине, сиречь Сирене, изобретавшей разные отговорки, чтобы избавиться от посещений дона Родриго и украсть у неги ночи, которые она принуждена была посвящать его августейшему сопернику.

ГЛАВА XIII

Жиль Блас продолжает корчить из себя вельможу. Он получает вести о своей семье. Какое впечатление они на него производят. Наш герой ссорится с Фабрисио

Как я уже говорил, в моей прихожей обычно толпилось поутру множество народу, приходившего ко мне с просьбами; но я не позволял никому излагать их устно, а, следуя обычаю двора или, вернее, своему тщеславию, говорил каждому просителю: «Подайте челобитную». Я так привык к этому, что однажды ответил теми же словами своему домовладельцу, напомнившему мне о плате за помещение, так как я задолжал ему за год. Что касается до мясника и булочника, то они избавляли меня от труда требовать у них челобитные, ибо исправно подавали мне счета всякий месяц. Сипион, подражавший мне столь искусно, что копия весьма приближалась к оригиналу, поступал точно таким же образом с лицами, обращавшимися к нему за моим содействием.

Я усвоил себе также другое безвкусное обыкновение, которое не утаю, хотя оно и не служит к моей чести, а именно я стал до того хлыщеват, что говорил о самых знатных вельможах таким тоном, точно был с ними из одного теста. Так, например, когда мне приходилось упомянуть о герцоге Альба, герцоге Осунском или герцоге Медина Седония, я называл их без всяких церемоний: Альба, Осуна и Медина Седония. Словом, я превратился в такого гордеца и спесивца, что перестал считать себя сыном своих родителей. Увы, бедная дуэнья и бедный стремянный, я даже не справлялся о том, живете ли вы богато или убого в своей Астурии! Это меня ничуть не волновало, да и о вас самих я никогда не вспоминал. Двор обладает свойством реки Леты: он заставляет нас забывать родных и друзей, находящихся в незавидном положении.