Поиграй со мной
Шрифт:
"Пройдусь немного, - решил Максим.
– Все равно это лучше, чем трястись в вездеходе. Не знаю только, что сказать Соболеву и Гарибальди, да и всем остальным. Ну, как им объяснить, что для Птицы эта космическая одиссея не больше, чем загородная прогулка, экскурсия, турпоход? Как объяснить, что "пришельцы" и не помышляли о контакте? Птица и ее братья неудачно разбили "палатку" - всего-навсего. Думали - глухое место, а тут наша "Надежда"... Кстати, красивое имя дал Гарибальди станции. Говорят, с ним связана романтическая история. Тысячу исследователей привел с собой Гарибальди в Антарктиду. Как тот доблестный воин -
Идти было трудно. Снега насыпалось много - сухого, расползающегося под ногами. Он только прикрыл скользкие заструги, и Максим то и дело спотыкался.
"Так я и за два часа не управлюсь, - подумал мальчик, уже сожалея, что не воспользовался вездеходом.
– Еще снова заблужусь..."
И вдруг снег, слабо белеющий впереди, почернел, в лицо пахнуло теплом.
Под ногами у Максима, чуть опережая его, разматывалась твердая тропинка.
– Птица!
– закричал он, оборачиваясь к уже невидимому Куполу и махая рукой.
– Спасибо, Птица! Спасибо, Алая!
ПРОЩАНИЕ НА БЕРЕГУ
Когда Максим закончил свой рассказ, в кают-компании дружно зашумели.
– А я, старый дурак, все голову ломал - где, думаю, я уже видел такой замок?..
– Синити Фукэ хлопнул себя по лбу и рассмеялся.
– Вот-вот! Я так и говорил - детский сад!
– Кравцов возбужденно вышагивал взад-вперед на свободном от кресел "пятачке", с победным видом потирал руки.
– Все это крайне несерьезно. Нет, вы только подумайте - мы, оказывается, не готовы к контакту! Это же смешно, товарищи! Какая-то девчонка решает судьбу взаимоотношений двух цивилизаций! Парадокс. Я считаю...
– И считайте себе на здоровье, - перебил его Тимофей Леонидович. Разве не ясно, что контакты - не дело ребят? По-моему, Птица объяснила это популярно. Сейчас главное - узнать, откуда они. Чтобы нам хоть адрес оставили. На потом.
– Все мы как дети, - академик Соболев покачал головой, ласково взглянул на Максима.
– Тебе не кажется, Максим Егорович, что все мы вели себя как малые дети? Ломились в Купол, будто в запертую кондитерскую. Подарок Птицы, - а она послала нам лучший набор игрушек и аттракционов, - даже толком не разглядев, начали ломать.
– Опасные игрушки, - пробормотал доктор, зябко поеживаясь.
– До сих пор голова раскалывается.
– Ничего подобного!
– резко возразил Соболев.
– Мы тоже наказываем ребенка, если в нем просыпается разрушитель.
Все рассмеялись. А Егор Иванович объяснил:
– У пришельцев очень высокая энерговооруженность организма. Для них, коллега, такой разряд - всего лишь легонький шлепок.
– Полно вам, друзья.
– Соболев мечтательно прикрыл глаза.
– Мы узнали самое главное - мы теперь не одиноки! Мы, может, и не готовы пока начинать разговор со своими звездными соседями, но подрастает поколение Максимки. А там, - академик неопределенно махнул рукой, - там подрастает поколение Птицы. Им, пожалуй, уже ничто не будет мешать.
Соболев будто очнулся, обвел взглядом полярников
– Собственно, им уже сейчас ничто не мешает... Но полно... Тебя завтра ожидает нелегкий день, сынок. Иди, поспи хорошенько.
Отец Максима поднялся тоже.
Они шли по длинным коридорам и молчали. Только поглядывали друг на друга и улыбались - так хорошо вдвоем. По пути заглянули в зимний сад. Крышу здесь отремонтировали сразу же после "визита" Дракона, и зеленый заповедник почти не пострадал. Мороз сжег только верхние ветки сирени белые гроздья съежились, кое-где осыпались. В саду было пустынно и сумрачно.
– Мы так волновались за тебя, - сказал отец.
– И мама Юля сегодня дважды звонила. Тебе понравилось в гостях, и ты, наверное, потерял счет времени...
– Я тоже скучал, па! Сильно-пресильно.
– Максим уткнулся в пушистый отцовский свитер.
– Особенно там, в Куполе. Ты знаешь, па, там раньше здорово страшно было. Ходишь словно в заколдованном царстве. Черти, лешие да еще голоса эти, смех... Теперь хорошо, понятней все стало...
Отец приостановился, сдвинул брови.
– Ты не все нам сегодня рассказал, правда? И видеомагнитофон у тебя не портился. Я смотрел "пуговицу" - она исправная.
– Понимаешь, па. Птице быстро надоели всякие научные разговоры. Она не хочет, чтобы ее изучали. Я тоже этого не хочу. И дал ей слово.
– Ладно. Не будем об этом, сынок. Разреши только еще один вопрос. Тебе нравится Птица?
– Ты же видел ее на экране, па...
– Максим поднял лучистые счастливые глаза. Ему вдруг вновь послышалась неуловимая мелодия лесного озера, вновь вспыхнули брызги среди кувшинок, а из ореола огненных волос выглянуло лицо Птицы.
...Вездеход взревел еще раз и остановился. В нескольких шагах от огромной приземистой машины тихонько колыхался зеленоватый пузырь Купола. Изнутри все же просачивалось тепло - снег вокруг подтаял и чавкал под ногами.
– Не вздумай потом пешком шлепать, - строго приказал Соболев. Академик смотрел вослед мальчику с нескрываемым волнением и завистью.
– Эта нежданная встреча многое изменит, Тимофей Леонидович, - Соболев говорил хрипло и медленно, будто взвешивал каждое слово. Он, наконец, отвернулся от Купола, поднял высокий меховой ворот.
– Хотим мы того или нет, но наше отношение к детям придется основательно пересмотреть. Оказалось вдруг, что нашему миру, миру взрослых, здорово не хватает их непосредственности, их способности воспринимать чудо как должное. Не мудрствовать лукаво, не ворочать со скрипом огрубевшим рациональным мозгом, а воспринимать - органически, нетрадиционно, смело. Ведь чудо общения, да еще на звездном уровне, потому и недоступно всем нам, что оно - чудо...
Соболев вздохнул.
– Не спешите обвинять меня в метафизике, Тимофей Леонидович. И в поэты не записывайте. У этого чуда есть вполне научное объяснение. Вам не знакома фамилия Рибо? Впрочем, она не очень знаменита. Так вот. В конце девятнадцатого века был такой французский психолог - Рибо. Интереснейший ученый. В 1900 году он установил, что кривая воображения у человека достигает максимума к пятнадцати годам. Что потом? Потом, естественно, или остается на том же уровне, или идет вниз. Вы только вдумайтесь, Тимофей Леонидович, - к пятнадцати годам!