Поиск-80: Приключения. Фантастика

Багаев Андрей

Симбиоз, разумеется, не состоялся, зеленые клетки из кровотока вымылись или были уничтожены лейкоцитами. Но, видимо, не все. Часть зеленых клеток все же застряла, удержалась, видимо, в соединительной ткани. А может, и в лоханках печени — не в этом суть. Но вот знал ли он сам об этом? И как ему все это удалось скрыть от Наташи? Но если он точно знал, что зеленые клетки в крови не сохранились… Значит, появились против них антитела? Да, так, третьего не дано; третьего решения иммунология не допускает. А если так… Как он сформулировал первое условие «феномена Бэрнета — Феннера»? «По отношению к данной клеточной культуре в организме не должно быть никаких специфических антител…» Вводить вторично

зеленые клетки он, конечно, не решился — это уж явное самоубийство: анафилаксия [21] , мгновенный шок… Значит, надеялся, что зеленые клетки в организме все же закрепились? Вот почему он загорал под кварцем — откуда у него такой вид спортсмена с юга: надеялся вызвать спонтанный митоз зеленых клеток… Но это же… та же самая анафилаксия! Какая разница: ввести зеленые клетки вторично или заставить их размножаться спонтанно? Исход один… Но нет, что-то тут не то. Очевидно, он видел еще какое-то решение — именно то самое третье решение, которое классическая иммунология не предусмотрела. Вопрос в одном: существует ли это третье решение в природе? А если не существует… Митоз или анафилаксия. И вот в этой-то дилемме третьего действительно не дано…

21

Состояние повышенной чувствительности организма к повторному введению чужеродных белков, сывороток.

Не могу представить: отлично зная… пятьдесят на пятьдесят? Все девяносто девять и девять, наверное, за анафилаксию, — а он раз за разом облучается под кварцем… Раз за разом! «Я знаю одного тирана…» И тут я подвернулся со своей гермокамерой и углекислой атмосферой. Да, теперь мне его логика понятна: раз у нас в углекислой атмосфере симбиоз состоялся по внешним метаболическим связям — по всем этим трубопроводам и фильтрам, то почему он не должен состояться в организме? Внутри организма… Да, теперь мне ясно, что произошло, когда мы подключили фитотрон: углекислая атмосфера плюс интенсивный свет… Даже если в организме сохранился всего десяток зеленых клеток… Каждый следующий цикл деления — даже не геометрическая прогрессия, а лавина! Ведь каждая клетка при митозе делится на четыре, а то и на восемь частей… Все понятно: вот на что он надеялся. Одно непонятно: почему в таком случае не произошло анафилаксии? А раз не было анафилактического шока… Адаптация? И не кома, выходит, и даже не отравление, а… адаптация? Так вот почему он сбежал из бокса, когда услышал, что я хочу сделать ему переливание крови: надеялся на адаптацию, любой ценой, но довести опыт до конца чистым. Вот откуда у него взялись силы на бегство из бокса…

Мы проскочили переулок — столько лет здесь не был, забыл. Хлебников, почти не снижая скорости, развернулся на перекрестке, следом за нами такой же пируэт сделала «скорая», и мы подлетели к большому старому дому.

— Подожди меня здесь, — остановил я Хлебникова. — Врачей тоже задержи. Если он здесь, я вернусь.

Длинный звонок перебудил, разумеется, всех жильцов квартиры, долго не открывали. Потом кто-то, судя по голосу — женщина, спросил: «Вам кого?»

— Куницыных.

Загремел засов, щелкнул замок, дверь приоткрылась — на цепочке. Меня разглядывали. А время идет, идет…

Я решил выяснить сразу:

— Михаил Иванович дома?

— Нет, — ответила женщина. — Давно не видели. Но пройдите. Наташа-то точно дома.

Меня пропустили в прихожую — слава богу. Дверь в комнату Куницыных справа, со стеклянным витражом. Темно. Спят. Я постучал.

— Наташа!

— Кто?

Наташа. В голосе испуг. Неужели… Но куда он мог уехать?

Я не знал, как себя вести. Спросить

о Михаиле прямо, «в лоб»? Невозможно. Эта новость ее убьет. Но как тогда выяснить?

Открылась дверь. Наташа — заспанная, с растрепанными волосами, в халате… Вот, оказывается, ты какой можешь быть…

— Ты? Так поздно?

— Прости, Наташа.

— Михаил? — Она обеими руками вцепилась в мое пальто. Халат раскрылся…

— Да нет, что ты! Просто вот увидел тебя, и все как-то перевернулось вдруг… Я ведь помнил о тебе все эти четырнадцать лет. Помнил, а зайти не решался. А вот сегодня увидел… Ты очень расстроена моим дурацким визитом?

Я медленно отступал к двери. Я ей говорил, говорил что-то… Пока она, уже у самой двери, не отпустила мое пальто. Вряд ли она что-нибудь поняла из моего бессвязного бормотания. Решила, наверное, что пьян.

Хлебников стоял у «скорой». Я подбежал, перевел дыхание:

— Нет его. Не появлялся.

Хлебников посмотрел на часы. Я тоже. Два часа тридцать минут. Если я с периодами митоза не ошибся… Опоздали. Одна надежда, что деление зеленых клеток без света затормозится. Но если он вздумал где-нибудь загорать… Куда он мог сбежать?

Издалека, от Советской площади, послышался вой еще одной сирены «скорой». Везут донорскую кровь. А вдруг он все же поехал на трамвае?

— Гриша, я однажды из института в это время ехал на трамвае. У них там какой-то дежурный вагон — всю ночь ходит.

— Ясно, — сказал Хлебников. И — в приспущенное стекло «скорой»: — От вас можно связаться со станцией? С вашим диспетчером?

Ему протянули трубку — от рации.

— Диспетчер? К вам не поступало сообщений о Куницыне? По нашим предположениям, он должен ехать от Экологического института до Советской площади на дежурном трамвае… Нет? А вы можете оповестить? Оповестили? Все бригады? Они знают, что надо делать? Это хорошо.

Подъехала вторая «скорая». Из нее выскочил врач. Подбежал к нам.

— Нашли?

Хлебников вернул трубку рации в машину и отрицательно покачал головой.

— Может, сообщить в милицию? — предложил я.

— Мы и так подняли тарарам на весь город, — раздраженно ответил Хлебников. — Еще не хватало милиции! В институте он, некуда ему больше податься. Если нет дома, значит, в институте. Поехали.

Он пошел к своей машине.

— Вы куда? — спросил врач со второй «скорой», молодой довольно, видел я его, кажется, однажды на станции — когда искал Михаила.

— Не знаю. Начальник решил возвращаться в институт. А вам, наверное, надо возвращаться на станцию.

— Ни в коем случае, — запротестовал врач. — Мы едем с вами.

— Ну что же, с нами так с нами. Отпустите хотя бы ту машину.

— Если мы понадобимся, диспетчер всегда имеет возможность вызвать нас по радио, — сказал врач первой «скорой» из кабины. — Едем, не будем терять время.

В это мгновение тяжелая парадная дверь хлопнула, выпуская на мороз полуодетую Наташу. Увидев, что я сажусь в машину, она побежала, крича:

— Саша! Ты обманул меня… Саша! Что с Михаилом? Саша…

— Закрой дверцу, — приказал Хлебников, трогая машину.

В заднее стекло я заметил, что ее подобрала вторая «скорая» — знали, видно, кто она.

И вновь мы, разрывая ночную тишину города воем сирены, проскакивали перекрестки на любой свет и неслись по пустынным улицам на предельной скорости. Но теперь я уже не понимал, куда и зачем мы несемся сломя голову. А Хлебников, видимо, понимал. «Наше время, — любил повторять профессор Скорик, — отличается большим динамизмом потому, что слишком много людей почувствовали в себе способность увидеть цель». Хлебников эту цель видит даже более чем ясно. А Михаил… Тоже. К сожалению, и он слишком уж ясно видел свою цель. Феномен Бэрнета — Феннера…