Поиски счастья

Максимов Николай Иванович

— Умереть мне надо, мама.

— Как? — воскликнула Майвик. — Разве ты не рада, что вернулась к нам?

— Я рада, мама. Я очень рада, мама! — голос Амноны дрогнул, она закрыла лицо руками.

Майвик заголосила. Тагьек шикнул на нее.

— Что болтает твой язык? — спросил он дочь.

Она не ответила ему.

…Это было еще летом. А сейчас Майвик снова ненова вспоминает рассказ дочери и не может справиться со своей тревогой.

В полог робко вполз Нагуя, поманил Тыкоса.

Прихватив щенят, друзья скрылись. Вельма

побрела за ними. Однако щенята взяты лишь для того, чтобы обмануть Тымкара и Сипкалюк. Мальчики оставили их в наружной части землянки и пошли осматривать капканы. Тыкос уже поймал в этом году пять песцов, а начинающему охотнику нельзя в первый год своего промысла добывать больше. Но Тыкосу куда веселее на острове, чем в землянке. Ничего, если попал зверь в капкан! Они принесут его не домой, а старику Емрытагину. И все расскажут ему. Он не выдаст их. Хороший старик. Разве он не подарил Тыкосу щенка, который стал теперь большой собакой, народившей столько щенят? Годик-два, и у Тыкоса будет упряжка. Вот уж когда поездят они!

Мальчики совсем скрылись из виду.

Тымкару невмоготу слушать причитания Майвик. Он надевает кухлянку, выползает из спального помещения.

Тымкар за последние годы еще более возмужал, раздался в плечах и словно стал выше ростом. Лицо у него смуглое, взгляд дерзкий, черные зрачки подвижны: видно, всегда голова его заполнена мыслями. У глаз пролегли морщинки, из-под шапки на лбу выглядывает глубокая поперечная складка. Красота его стала суровой.

Десять лет тому назад, когда еще были живы отец и мать, Тымкару хотелось побывать на этом острове: его манила даль. Хотелось многое видеть. И вот теперь он здесь. Придется ли ему еще пожить в Уэноме, среди тех, с кем вместе рос, играл? «Они, — думает он про сверстников, — однако, тоже стали взрослыми. Как хорошо бы повидать их!»

Тымкар щурит глаза, чтобы лучше рассмотреть родные берега.

Пролив совсем остановился. На льду видны черные точки: это бредут охотники. Лицо Тымкара багровеет: еще пять дней нельзя ему выходить на промысел!

Из соседней яранги выходит Тагьек, здоровается. Он одет по-летнему.

— Какие новости? — осведомляется он у Тымкара, как будто тот, уже двадцать дней сидя в землянке, может знать какие-нибудь новости.

— Дни уходят, — печально откликается Тымкар.

— Разве ты не рад рождению дочери, если говоришь так?

Тымкар смолчал.

— Или ты думаешь нарушить правила жизни? — Тагьеку, видно, доставляет удовольствие задавать такие вопросы.

— Плохие правила, однако! — и Тымкар сам испугался сказанного.

Тагьек шире приоткрыл свои хитроватые глаза.

— Не оставил ли ты в землянке разум свой?

Чукча снова ничего не ответил.

К ним подходил старик Емрытагин.

— Ваши лица хмуры, я вижу. Или мой взор ослабел? — бодро проговорил он.

Но вместо ответа с ним почтительно поздоровались, ибо, не говоря уже о том, что все старики достойны уважения, Емрытагина

любили за его ум, знание жизни, умение дать хороший совет.

— Это хорошо, что мой взор ослабел, — не без лукавства заметил он и полез в карман кухлянки за трубкой.

— Однако, где же Майвик? — ни к кому не обращаясь, сказал Тагьек. — Нагуя, Майвик — все побросали работу. Или им нечего делать? — пробурчал он и, ежась от мороза, направился в землянку.

Емрытагин нахмурил лоб. На плотно сжатых губах показалась суровая усмешка.

«Понятна хитрость твоя…» — старик сунул трубку обратно в карман.

Тымкар улыбнулся, быстро достал свой табак. Закурили. Емрытагин в упор посмотрел в глаза Тымкару.

— В твоей голове неспокойные мысли. Есть ли свежее мясо для Сипкалюк?

Тымкар метнул на него тревожный взгляд, отрицательно качнул головой.

— Ты верно сказал: дни уходят.

Брови Тымкара изогнулись. Значит, старик слышал его слова? Слышал, как он осудил правила жизни… Что подумает он о таком человеке? Но почему он говорит: «Ты верно сказал»?.. Тымкар вспомнил, что Емрытагин однажды уже поддержал его, когда он не хотел пускать на берег чернобородого, ему стало легче, хотя сердце билось еще неровно.

На севере появились рваные облака — признак того, что скоро будет ветер.

— Да, дни уходят, — задумчиво повторил старый эскимос.

— Ты владеешь большим умом, — с горячностью обратился к нему Тымкар. — Скажи: почему, родив ребенка, мать должна голодать? Разве правильно это? Кто придумал так? Или лучше жить бездетным?

Емрытагин ответил не сразу. Затянулся, прокашлялся.

— В голове твоей верные мысли. Сам я думал об этом. Многое изменилось в жизни… Но что скажут эскимосы?

Тымкар догадался, что старик имеет в виду: и свою землянку, разрушенную американом, и то, что он, Тымкар, чукча, живет среди эскимосов, и украденную Амнону, и дурную воду, дурные болезни, которыми заболевают вначале женщины, а потом мужчины, и несправедливую торговлю. Обо всем этом ему уже случалось говорить с Емрытагином.

— Но что скажут эскимосы? — повторил старик. Глаза Тымкара то загорались, то блекли. Ему хотелось крикнуть: «Пусть скажут!» — и пойти на охоту. Но он не решался. «Многое изменилось в жизни», — мысленно повторял он слова старого эскимоса, стараясь проникнуть в их истинный смысл, в то, что хотел сказать ими Емрытагин.

По склону острова, прячась, спускались двое подростков. Явно можно было заметить, что они пробиваются к землянке Емрытагина.

Старик посмотрел в ту сторону, лукаво взглянул на Тымкара и молча пошел к своему жилищу.

Задумавшись, чукча продолжал одиноко стоять за своей землянкой. «Многое изменилось в жизни. Сам я думал об этом», — твердил он слова Емрытагина.

С севера потянул ветер. Начинало пуржить.

Глава 32

ИСТОКИ ЗАБЛУЖДЕНИЙ