Поиски счастья
Шрифт:
Впервые за всю жизнь Вакатхыргин нарушил свое слово: он не пустил больше дочь к американу, хотя и получил плату за ее работу. Эмкуль молча сидела в пологе. Отец хмурился, прислушиваясь к шорохам за ярангой. Его мучил стыд. «Что стану говорить? Чем заплачу?»
Джонсон не появлялся и никого не присылал за Эмкуль.
К ночи вернулся Тымкар.
— К радости тебя я имею! — воскликнул старик, взял его за плечи, помог раздеться, снять со спины тушку песца (вторым патроном Тымкар промахнулся, а в капканы еще ничего не попало).
За едой он
— Однако я не послал Эмкуль к нему сегодня. Это очень нехорошо: так не должны поступать чукчи, если дано слово и получены дары.
— Да, да, — соглашался Тымкар, — это так.
— К тому же у нас нет патронов и табаку. Где возьмем?
— Это так.
Старик то вынимал, то снова клал за пазуху трубку, Тымкар молчал. Девушка сидела потупившись, пряча глаза, щеки ее пылали.
— Кто защитит Эмкуль? Даже того, кто был бы назначен ей мужем, нет у нее. Дочь бедняка… — Он покачал головой.
Девушка еще ниже склонила голову: ей казалось, что сейчас отец предложит ее в жены Тымкару.
Хмурым взором отец поглядел на нее, на сына Эттоя, но ничего не сказал.
Тымкар молчал, Усталого, промерзшего, его, как всегда после сытной еды, клонило ко сну.
Через несколько дней, когда в яранге Вакатхыргина сушились уже четыре песцовые шкурки, Тымкар понес на обмен шкурку первого добытого зверя, Он дождался очереди и выложил свою добычу.
— Мне нужно за нее пачку патронов, табаку, чаю.
— Не слишком ли много? — усмехнулся Джонсон и взглянул на охотника. Где он видел этого парня?
Тымкар ждал.
— Как звать тебя?
— Тымкар я.
— О, Тымкар из Уэнома?
Тот кивнул головой.
— Ты оттуда привез мне этого песца? Олл-райт! Ладно. Я дам тебе патроны, табаку и чаю, чтобы ты знал и другим сказал, как хорошо платит Джонсон! — и он выложил на прилавок товары, оглядывая изумленных охотников. Им он не давал так много.
Тымкар замялся: ведь он вовсе не из Уэнома принес ему песца. Сейчас чукчи скажут об этом Джону… Да и самому неприятно, что он обманывает купца.
— Ну, что же ты стоишь? Растерялся от радости? Бери товары. — И, довольный своей остротой, Джонсон рассмеялся.
Чукчи тоже засмеялись. Какой тюлень этот Тымкар! А еще, говорят, он убил таньга…
В глазах Тымкара блеснули недобрые огоньки.
— Почему ты смеешься?! — набросился он вдруг на чукчанку, которая приглашала его к себе, когда он входил в Ванкарем.
Подбодренные его гневом и нелепым положением — над ним смеялась даже женщина! — ванкаремцы уже не скрывали своего веселья. Не каждый день случалось им посмеяться!
Красивая молодая чукчанка и не подумала смутиться.
— Ты зачем, Тымкар, пришел сюда? — шевеля плечами, спросила она его, явно намекая на Эмкуль.
Тымкар растерялся, не зная, что ей ответить.
— Ну, забирай свои товары! — властно произнес Джонсон и сдвинул их на прилавке в сторону.
Охотники все еще пересмеивались.
— Эти товары возьми
Лица чукчей вытянулись. Что слышат их уши?
— Что? — Джонсон опешил. Его зеленые глаза уставились на толпу.
— Эти товары ты дал старику Вакатхыргину за Эмкуль. Она не придет к тебе больше!
Молодая чукчанка побледнела от досады. Охотники смолкли. Всем стало ясно, что Тымкар берет Эмкуль себе в жены.
Джонсон, наконец, нашелся:
— Эмкуль — твоя невеста? Олл-райт! — и, как ни в чем не бывало, он убрал товары на полку.
Старик Вакатхыргин удивился, увидев Тымкара с пустыми руками.
— Я отдал ему патроны, табак и чай за Эмкуль.
— Тымкар… — старик обнял его, как сына. — К радости тебя имею я! Эмкуль — хорошая девушка.
— Да, да. Конечно, — перебил его Тымкар. — Она не пойдет больше к нему. У нас есть еще шкурки. Мы получим за них табак, патроны и чай.
— Эмкуль! — воскликнул отец, его глаза увлажнились. — Эмкуль… — слезы помешали старику договорить.
— Однако я пойду покормлю собак, — неожиданно и для отца и для дочери сказал юноша. — Утром на нарте поеду осматривать капканы, — и Тымкар выполз в наружную часть яранги.
Шли дни, недели, месяцы.
Тымкар не намекал о женитьбе. Тем не менее Эмкуль считала, что вопрос о ее муже решен. Она ухаживала за Тымкаром, как жена, недоумевая, почему он так долго тянет. Старик терялся в догадках, но жизненный опыт подсказывал ему, что нужно ждать: рано или поздно все станет ясно.
Тымкар, Вакатхыргин и его дочь жили дружной семьей. В их яранге всегда были табак и чай, свежее нерпичье мясо — его добывал во льдах старик, жир — его вытапливала девушка, патроны — их выменивал Тымкар. В пологе было тепло. Чукчи завидовали. Хорошо им: охотников много, ртов мало. Эмкуль сшила Тымкару теплую одежду из припасенных раньше оленьих шкур.
В долгие дни пурги девушка расшивала Тымкару полы кухлянки и рукавицы из тюленьей замши, а он накалывал рисунки на моржовый клык, изображая на нем зверей, сцены охоты, ссору на трапе с чернобородым янки, Богораза, какую-то сказку о счастье. Здесь были и чукчи с ружьями, и девушки, и ребенок в красивой меховой одежде. Вакатхыргин с интересом следил за его работой; старик любил сказки и умел их рассказывать.
Временами Тымкар задумывался. Беспокойные мысли переносили его от Кайпэ к Сипкалюк, потом — к Тэнэт, Тауруквуне, Эмкуль. Образы путались, сливались. От переносья ложилась поперечная складка на лбу у глаз собирались легкие морщинки. Виделись ему мать, отец, Кочак и тот пастух, который поймал его арканом, как дикого оленя…
Вакатхыргин искоса поглядывал на него, раскуривая трубку на длинном мундштуке. Ему жаль было Тымкара, потерявшего всех родных. Но почему он не берет в жены его дочь? Что нужно ему? Почему его ум неспокоен? И старику казалось, что, женись Тымкар на ней, — и их шатер станет самым счастливым в Ванкареме.