Пока едет «Скорая». Рассказы, которые могут спасти вашу жизнь

Звонков Андрей Леонидович

– И о чем вы говорили?

– О всякой ерунде. Ни о чем, – сказал Ерофеев.

А черная кошка ревности заскреблась в сердце еще сильнее. Подруга все-таки у нее была, еще старая, детсадовская и школьная. И только ей Таня рассказала про Ерофеева и про странный телефонный разговор с неизвестной соперницей. Подружке только детективы писать. Она долго выспрашивала Таню обо всех, кого та знала из сотрудников подстанции, о Ерофееве, составляла психологический портрет и в конце концов сказала:

– Он тебя ловит.

Таня

не поверила:

– Глупость это.

– Ничего не глупость, – возразила подружка. – Помнишь в «Онегине»: «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей»?

– Тем легче, – поправила Таня. – Мы с ним даже не целовались.

– Он хочет все, – сказала подружка. – Ох, Танька! Смотри, мужики коварные… им бы только в койку затащить!

Таня махнула рукой:

– Это не так просто. Я что – кукла? А эта, которая на подстанции с ним работает? Это что?

– А это он, наверное, кого-то нарочно подговорил, чтоб тебя совсем задурить и ты, значит, была бы на все согласная.

Соображения подружки совпали с тайными желаниями Тани. Она и правда подумала: «А что? Если б Ерофеев предложил, не отказала бы в тот момент». Потом это опьянение от отчаяния прошло. Наступило трезвомыслие. Она стала наблюдать за Ерофеевым и ревновать ко всем, кто смотрел на него хоть с минимальным интересом. Но многие девчонки привели своих ухажеров и мужей, на фоне которых Ерофеев несколько потерялся. Но она заметила странную деталь – выправка как у военного. Не гренадерская стать, а какая-то странная. Она все пыталась вспомнить, где же она видела очень похожего человека.

Он проводил ее до дома и простился (было около двенадцати), но так и не поцеловал. Проревев полночи, Таня уснула. «Я ему не нравлюсь. Как женщина. Я совсем не в его вкусе» – эта мысль разбудила ее, когда хлопнула дверь. Это младшая, Вика, ускакала в школу.

Предстояло ехать в управление.

Съездила.

Дома тихо. Кошка ходит на мягких лапах, хвост трубой. Трется боками о ноги – погладь! Заняться решительно нечем. В Интернете скучно. Книгу почитать – настроения нет. Она постаралась вспомнить запах Ерофеева: вчера, когда они встретились у входа в училище, от него очень вкусно пахло… А чем?

«Зачем мне это?» Сама себе ответила: «Ну, например, буду знать, какую мужскую парфюмерию он любит…» Что это? «Нивея фо мен»? «Жиллет»? «Меннон»? Чтоб узнать, нужно идти в супермаркет и перенюхать все ароматы.

Она уже одевалась в прихожей, как звонок сбил ее с мысли. Девушка открыла дверь. На пороге стояла соседка.

– Танюш, ты маму мою не посмотришь?

Весь дом знает, что она окончила медучилище и теперь работает на скорой.

– А что с ней?

– Жалуется на живот.

Соседка – женщина пожилая, а уж мама ее совсем старушка, ходит во двор с палочкой, летом в черном суконном пальто, пуховом платке и валенках

гуляет. Выйдет из подъезда, постоит пять минут, потом доковыляет до лавочки, сядет, посидит полчасика – погуляла, и домой. Как говорил Ерофеев, спрашивать стариков, где болит и на что жалуетесь, бессмысленно, им проще ответить, где не болит и на что не жалуются.

– Пойдемте, посмотрю, конечно. – Таня пошла вниз по лестнице следом за соседкой. – Только я еще неопытный медик, – подстраховалась она на всякий случай.

Ощупывая дряблый живот сухонькой старушки, Таня убедилась в правоте ерофеевских слов. Куда ни ткни – везде болит. Она вспоминала, как учил ее Саша пропедевтике – порядку обследования больного: лицо, глаза, язык, кожа, слизистые оболочки, потом живот. Все бледное, анемичное, только склеры глаз чуть желтоваты под веками. «Смотри под языком, – говорил Ерофеев, – глаза желтеют потом, сперва желтизна появляется там и на щеках, если подозреваешь желтуху». Небольшая желтизна есть. Не столько желтая, сколько серо-желтая. Мысли разбредались. Таня вспомнила, что забыла самое главное – расспросить больную о жалобах. А точнее, попросить показать пальцем, где, по ее мнению, главная боль.

Старушкин палец уперся в солнечное сплетение.

– Тут! Ноет и ноет, уже с ночи.

– А вы ничего жирного не ели?

За старушку ответила дочь:

– Да что вы! Она и ест-то как птичка: крошки клюет. Пост ведь, Танечка! Великий! Картошку без масла – и ту есть не заставишь – не хочет.

Таня осмотрела печень, простучала и прощупала. Та гладенькая, но какая-то маленькая и плотная. При прощупывании старушка заохала.

– А выписки есть? – догадалась спросить Таня, мысленно себя похвалив. Женщина принесла выписку из больницы.

– Она лежала осенью. Ей желчный пузырь удалили лапароскопически – через прокол.

– Ей же нужно есть не реже пяти раз в день, и помалу, – сказала Таня.

– Не хочет!

– Но почему?

– Так пост, матушка! – сказала старушка. – До светлого Христова Воскресения скоромного ни-ни… кусочек просвирки да стакан святой воды…

Таня растерялась.

– Но кашку – овсянку-то – можно… хоть на воде.

– Так, говорят, и рыбку можно, – добавила женщина, – отварную, акромя среды и пятницы…

– Послушайте, – говорила неуверенно Таня, – но ведь она больная, на нее требования поста не распространяются.

– На то и подвиг поста, матушка, что каждому можно, хоть больному, хоть здоровому, – сказала старушка. – Грехов-то сколько, вот и пощусь с молитвою об отпущении.

Таня не знала, что сказать. Она достала телефон и набрала номер Ерофеева.

– Саш… – она вкратце объяснила, в чем пикантность ситуации, – она пост держит. А желчного пузыря нет. Я думаю, что там дуоденит желчный и рефлюкс-гастрит. Ведь она не ест.