Пока мы можем говорить
Шрифт:
– Самое большое зло… – эхом повторила Саша.
– Я говорю – несамое большое, – поправила Анна, – в их понимании, потому что…
– Здесь – самое большое зло, – стояла на своем Саша. – Оно здесь живет.
– Не уводи нас с рационального пути, – улыбнулся Борис. – Ну, хотя бы не так сразу.
Саша скептически взглянула на него, наморщив нос:
– Мы с тобой гуляли сегодня по берегу речки Мертвый Донец, так?
– Так, – согласился Борис. – И ты занималась своим любимым видом спорта.
– Мне река сказала, что это на редкость паршивое место. Это так, в двух словах.
– Верю, – серьезно кивнул Борис.
Утром проснулись, не отказались от предложенного Валей растворимого кофе. Анна была мрачна как туча, и Женя старался не встречаться с ней взглядом. Он, конечно, имел несчастье постучать ночью к ней в комнату и из-за двери выслушал все, что она думает о главных врачах, которые используют служебное положение. «Ну и дура», – пробормотал он себе под нос и до утра уже не уснул.
И тут явился Китька.
– Тетя Аня! – заорал он с порога.
– Ну какая я тебе тетя? – Анна вдруг смутилась как девочка, и Женя поперхнулся кофе. – Можно просто Аня…
– Короче, – возбужденно продолжал Китька, благоразумно опустив сложную тему, – там представление в парке сейчас будет. Пойдемте смотреть.
По дороге он вводил в курс дела честную компанию.
– Тут у нас есть такие ребята, они изображают из себя героев мультиков. У меня друг там. Меня звал, но это не по мне. Несолидно. Костюмы, парики всякие. Но я не осуждаю. Каждый сходит с ума по-своему. Правда, тетя Аня?
Вопрос был настолько в точку, что Анна даже остановилась, а Женя от смеха согнулся пополам.
– Ох, – сказал он спустя минуту, вытирая глаза, – ну ты, парень, даже не представляешь себе, насколько ты по адресу. Правда, тетя Аня?
У памятника героям-освободителям Донбасса, взобравшись на постамент как на сцену, две девочки, одна на скрипке, другая на гитаре, играли что-то лирически-заунывное. Как тут же выяснилось из конферанса, зрителям предлагался небольшой концерт, состоящий из музыки к аниме. Исполнительницам зверски аплодировали подростки в необычных костюмах, свистели и кричали «браво».
– А сейчас, – вступила девочка-ведущая, – вы услышите малоизвестную тему из ленты девяносто пятого года «Евангелион» режиссера Хидэаки Анно…
– Класс! – восторженно заорали просвещенные анимешники и зааплодировали с удвоенной силой.
– Я немного знаю эту субкультуру, – сказал Женя Борису. – У меня пациентка была из эмо, с суицидальным синдромом, так вот ее мама сказала: хоть бы в анимешницы пошла, они веселые такие, позитивные.
– Так ведь и правда позитивные, – согласился Борис. – Прямо глаза разбегаются.
У ствола развесистого клена, принимая разнообразные позы, позировала ослепительно-рыжая барышня
– Мицке, не вертись, зафиксируйся ты, блин! – призывал парень с фотоаппаратом. – Будет один сплошной расфокус, ты меня сожрешь потом.
За плечом у него болтался меч с затейливо переплетенной кожаной рукоятью.
– Мицке, – улыбаясь, повторила Саша, усаживаясь на пенек. – Славные какие.
Зрителей было немного, на холме и на бревнах перед памятником расположились несколько женщин, полтора десятка ребятишек вроде Китьки и троица потрепанных жизнью мужичков с одной литровой бутылкой пива на троих.
Соля смотрела на детей во все глаза. Многих она знала и раньше, Кид-Куна, Данте и Мицке изучила вдоль и поперек, но никогда еще не видела, чтобы они так радовались. Эта их незамутненная радость вызвала у нее неожиданные слезы. Сквозь слезы и внезапное осеннее солнце Соля наблюдала, как выстраиваются в ряд четверо героев из аниме «Меланхолия Судзумии Харухи» – готовятся разыгрывать сценку. И вдруг боковым зрением она заметила свою Лизу. Конечно, не поверила своим глазам. Лиза дома, заперта в квартире, ключа у нее нет… Соля обернулась. Дочь стояла в отдалении в серых штанишках и черной ветровке, опустив руки по швам.
В этот момент Анна увидела Августину.
И в этот же самый момент Китька увидел своего брата Тёму с разбитой верхней губой.
Четверка из «Судзумии», так хорошо начав бодрую смешную перепалку, стала тормозить и запинаться. Вокруг памятника освободителям Донбасса, вокруг двадцати семи анимешников вдруг в течение минуты возникло молчаливое кольцо совсем других детей. Тех, которых здесь вполголоса называли «порченые». Их, неярких, глухо молчащих, было значительно больше. Настолько больше, что они слились в сплошное двойное кольцо.
– Чё за хрень, ребята? – спросил Кид-Кун.
– Да ладно! – Мицке толкнула его локтем. – Пришли люди посмотреть. Хорошо даже. – И крикнула ребятам из «Судзумии»: – Чего вы, не тушуйтесь, начните сначала просто!
Зрители оказались вне кольца и растерянно завертели головами.
– Э! – раздраженно заорал маленький мужичонка. – Не видать ни хрена! Нам представления не видать! Чего стали, дурачье, сядьте на землю, что ль!
– Нет, мне это не нравится, – разозлился Кид-Кун и энергично двинулся в направлении кольца. Шел-шел и внезапно остановился. – Какого черта? – пробормотал он.
Мицке подбежала к нему и испуганно ойкнула.
– Что такое? – крикнула им Соля. – Что случилось?
– Мы не можем дальше идти! – громко сказал Кид-Кун. – Слышите? Нас не пускают.
– О господи, – прошептала Саша и вцепилась в руку Бориса. – Ой, нет. Только не это, ну пожалуйста…
– О господи, – эхом повторила Соля. Она сидела недалеко от них, метрах в двух, под старым каштаном, сжавшись от недоброго предчувствия.
Где же ее Лиза?