Пока мы можем говорить
Шрифт:
За углом просматривались район четырехэтажных хрущевок, вывеска «Ломбард круглосуточно» и киоск. Из окошка киоска выглядывал мальчик в бейсболке. Первый счастьинец, встреченный ею.
– Привет, – сказала Анна мальчику.
– Вам что? – деловито осведомился мальчик. – Водку привезут через час, есть ром-кола и пиво, только теплое. Холодильник сломался.
Анна с ужасом подумала, что с момента выхода из поезда в Луганске она еще не смотрелась в зеркало. Плохо спала, мало ли что…
–
– Всем нужна, – сказал мальчик, и столько уверенности было в его голосе, что Анна тут же поняла: это не какое-нибудь частное мнение, а настоящее фундаментальное знание.
– Я не пью водку, – с упорством, достойным лучшего применения, сообщила Анна.
– Да ла-адно… – Мальчик вдруг улыбнулся снисходительно, и улыбка обозначила неожиданные ямочки на его круглых веснушчатых щеках.
– А где взрослые? – опомнилась Анна. – Что ты тут делаешь один в ларьке?
– Я за мамку, – привычно ответил мальчик. – Мамка спит.
«Понятно, – подумала Анна. – Два часа дня. Конечно, спит, что же ей еще делать? Ну, чем черт не шутит…»
– Слушай, у вас город маленький… – начала она.
– Да уж, не Луганск, – согласился мальчик.
– Может, видел случайно, сюда должна была приехать девушка Августина. Чужая, ты бы ее сразу заметил.
– Порченая? – прищурился мальчик и сразу перестал улыбаться.
– Что?
– Ну, порченая. Вы не местная, похоже. Тут к нам за последнее время и мальчики повалили, и девочки. Как никогда. И свои, и чужие. Мамка говорит, прям пошесть [42] … А вы где ночевать будете?
– Почему ты решил, что я останусь здесь ночевать?
– Ну, вы же приезжая. Приезжие всегда ищут, где бы переночевать. И потом, маршрутки на Луганск сегодня все равно уже не будет.
42
Напасть (укр.).
Мальчик вызвался показать гостиницу, по дороге выяснилось, что его зовут Никитой, ему двенадцать. С девяти лет он со старшими ребятами «варит бухло» и так зарабатывает себе на жизнь.
– Берешь дрожжи, – увлеченно рассказывал он, размахивая руками, – берешь выварку… – И вдруг замолк и остановился.
Навстречу им нетвердой походкой двигалась темнолицая, коротко стриженная женщина. За руку она вела худого подростка с разбитым в кровь лицом.
– Это мамка моя… – напряженно сказал Никита. – И… и брат.
– Китя! – закричала женщина издалека хриплым надтреснутым голосом. – Ты чего это ларек бросил, сволочь?
–
– Не твое собачье! – крикнула женщина и остановилась. Так они и стояли друг перед другом на расстоянии метров десяти. – Дык а что, если он рожу себе о стену раскровянил, дебила кусок! В поликлинику веду, вона кровища хлещет.
– Я врач, – сказала Анна и подошла поближе, – давайте, я посмотрю.
Мальчик молчал и только слизывал нижней губой кровь с верхней, разбитой. Анне показалось, что от ребенка пахнет нафталином и еще, очень слабо, какой-то гниющей органикой вроде забродившего борща.
– Губу разбил и нос, – констатировала Анна. – Ничего страшного, зашивать не надо, можно в поликлинику и не идти. Если дома есть иод и вата, пойдемте, я помогу обработать.
– А ты хто такая? – насторожилась вдруг мама Никиты. – Врач! Домой тебе, ишь. Знаю я вас, врачей, как облупленных. Приходят, потом пианино пропадает.
– Мама, какое пианино? – с отчаянием спросил Никита.
– Какое-какое? Полированное! Я сама обработаю. – И, покачнувшись, женщина с достоинством удалилась в том направлении, откуда пришла, дернув подростка за руку. Обернулась через плечо, крикнула: – Китька, привезут – принесешь! Забудешь – прибью!
Никита понурился, и Анна поняла, что мамка скомандовала доставить ей водку и сын, как всегда, привычно выполнит приказ.
Евгений Петрович Торжевский собрал совещание руководителей служб и подразделений, в том числе заведующих отделениями.
– Агеева отсутствует, – напомнила секретарша и осеклась, наткнувшись на остановившийся взгляд шефа.
– Во вторник начинается проверка Минздрава, – мрачно сообщил Евгений Петрович подчиненным. – Плановая, но в пылу борьбы с коррупцией ожидать можно чего угодно. Запаситесь выдержкой и приведите в порядок документы. Увижу у кого-нибудь в отделении бардак в историях болезней или в листах назначений – ноги оторву.
У секретарши Нади брови поднялись над очками – такое она слышала от Евгения Петровича впервые.
– А у кого есть яйца – оторву яйца, – угрюмо добавил он. – Всё, все свободны.
Вызвал такси и уехал обедать в маленький сербский ресторанчик на Подоле, куда они с Анной заходили несколько раз поесть чивапчичей и выпить ракии. Ракии Жене захотелось до слез. Так что пусть машина ночует в больничном дворе, по фигу.
Он заказал шопский салат, горячую булочку, сербский суп. И двести пятьдесят ракии в графине.
– Какие люди! – донеслось из дальнего угла зала, из-под парадного портрета князя Александра.