Пока мы не стали незнакомцами

Карлино Рене

— Что?

— Твои волосы, — указал я, походя на пятилетнего ребенка.

Элизабет нахмурилась и собрала волосы в пучок, взяв карандаш с моего стола, чтобы закрепить прическу.

— Спасибо, что выпил с Брэдом и забрал пакет.

— Спасибо, что организовала мои пожитки. Ты выбрасывала что-нибудь из коробки?

— Нет, мне едва хватило духу заглянуть внутрь. Она была похожа на храм памяти Грейс.

— Тогда почему ты так хотела, чтобы я получил ее обратно?

Она пожала плечами.

— Не знаю. Чувствовала себя паршиво,

наверное.

— Из-за чего конкретно? — Я откинулся в своем стуле.

— Просто… сам понимаешь. Как… не знаю я.

— Рассказывай, — настоял я с самодовольной ухмылкой. Мне доставляло удовольствие наблюдение за тем, как она подбирала слова. Совершенно очевидно, что она до сих пор ревновала к Грейс.

— Из-за того, как ты ставил ее на пьедестал, как говорил о ней, словно она была той единственной.

Я наклонился вперед.

— Ты чего-то недоговариваешь. Когда ты врешь, ты всегда делаешь эту странную фишку с бровью.

— Что за странную фишку с бровью?

— Ты изгибаешь одну бровь как безумец. Без понятия, как ты это делаешь. Это похоже на жутковатую судорогу.

Она уверенно подняла руку к своим бровям.

— Ничего такого, чего бы ты уже не знал. То есть, мы тогда были так заняты.

— О чем ты говоришь?

Элизабет оглядывала комнату, будто искала экстренный выход. Бросив взгляд на свою переоцененную обувь, она заговорила:

— Грейс однажды звонила и оставила сообщение… и просто…

Я резко встал.

— Что ты сказала, Элизабет? — Я и не подозревал, что закричал, пока не услышал гробовую тишину. Я ощущал устремленные на нас взгляды коллег со всех концов офиса.

— Тихо, Мэтт! — она подошла ближе. — Позволь объяснить. Мы тогда были в Южной Африке. — Она скрестила руки и понизила голос. — Мы с тобой уже спали тогда. Я понятия не имела, зачем она звонила.

Я начал в голове просчитывать время. Должно быть, это произошло примерно через два года после нашей последней встречи с Грейс. После того, как она исчезла.

— Что она сказала? — спросил я медленно.

— Не помню. Это было так давно. Она была в Европе или где там. Она хотела поговорить с тобой и узнать, как у тебя дела. Она оставила адрес.

Каждый нерв в моем теле был напряжен до предела.

— Что ты сделала, Элизабет?

— Ничего.

Она вела себя очень странно. Так, словно до сих пор не раскрыла всей правды.

— Просто скажи, что ты сделала.

Она вздрогнула.

— Я написала ей письмо.

— Ты не…

— Я была влюблена в тебя, Мэтт. Я написала ей, но была добра. Сказала, что ты живешь дальше, что она часть твоего прошлого, но что я желаю ей всего наилучшего.

В моих глазах плескалась ярость.

— Что еще ты сделала? Ради всего святого, Элизабет, я на грани стать причиной громких заголовков, а я не жестокий человек. Ты это знаешь.

Она начала плакать.

— Я была влюблена в тебя, — повторила она.

Я был ошеломлен. Я всегда думал, что Грейс сбежала.

Что не оставила мне ни записки, ни адреса, ни номера телефона. Я был опустошен, поверив, что именно я был брошен.

— Если ты была влюблена в меня, почему не дала выбрать мне?

Подошел Брэд, встав за ее спиной, и крепко обнял Элизабет.

— Что происходит? Что ты ей сказал? Она беременна, мужик, что с тобой не так?

На сердце становилось все тяжелее.

— Уйдите. Оба.

Элизабет развернулась в руках Брэда и продолжила плакать, но уже у него на груди. Брэд глянул на меня и увел ее подальше, качая головой, будто говоря, что это я совершил нечто ужасное.

С тех пор, как увидел Грейс в метро, я проигрывал все, что было с нами пятнадцать лет назад. Насколько типичным казался наш последний разговор, случившийся за шесть недель до момента, когда я должен был прилететь домой, обратно в ее объятия, к той рутине, что мы обрисовывали для себя на протяжении того райского года.

После работы я забрал катушку с пленкой, которую отдавал ранее. Была пятница и мне не оставалось ничего лучше, чем отправится в почти пустой лофт и переварить новость, что много лет тому назад Грейс пыталась связаться со мной. Я уселся на диван у окна от пола до потолка и устремил взгляд на улицы.

Рядом со мной, на конце стола, стояла маленькая лампа, на коленях мостилась пачка проявленных фотографий. Первые три были размытыми, но четвертая застала меня врасплох. На ней были мы с Грейс в пижамах, а за нашими спинами размытый дорожный трафик. Наши лица не в фокусе, но было видно, что мы смотрим друг на друга. Той ночью мы ужинали в Бруклине.

На остальных фотографиях была Грейс: она в комнате отдыха, в парке, она же спящая в моей постели, и Грейс, танцующая в общежитии. Везде была она, заснятая в цвете.

Я клал каждое фото на кофейный столик и смотрел на них, думая о прошлом, освобождая все воспоминания о ней. Говорил ли я ей, что любил ее? Знал ли я, что любил ее? Что же случилось?

Была половина девятого, а я не ел весь день. Мне было плохо, я чувствовал себя отвратительно из-за того, что сделали мы с Элизабет. Сразу стало ясно, почему Грейс по телефону была такой сдержанной. Она просто пыталась поддерживать со мной связь.

Я вскочил, сел за компьютер и вбил номер телефона в поисковую строку. Нашлось имя Г. Портер на Вест-Бродвее. Она была замужем? Несмотря на то, что и я был женат, реальность ранила. Я загуглил «Грейс Портер музыкант Нью-Йорк» и обнаружил ссылку на старшую школу, где она преподавала. Я открыл еще несколько ссылок и нашел информацию о том, что ее отделение этим вечером давало специальный концерт в гимнастическом зале, но начался он еще час назад.

Даже не глядя в зеркало, я помчался к двери. Нельзя, чтобы все закончилось на неловком телефонном разговоре.