Пока мы не встретились

Рэнни Карен

– Вы знаете, что гости уезжают?

– Да, – ответила Кэтрин. Будь они наедине, она бы сообщила Глинет больше, но после вчерашних событии решила, что надо быть сдержаннее.

– Мне кажется, они очень спешат.

Кэтрин только кивнула в ответ.

Она дождалась, пока Мэри закончит ее причесывать, встала, взяла костыли. Боль в щиколотке стала значительно меньше, и это было единственным, светлым пятном за последние дни. Еще день или два, и она сможет ходить самостоятельно.

Глинет помогла Кэтрин спуститься по лестнице уже привычным образом – одна рука

на перилах, другая на плече помощницы.

В холле собрались все – мистер и миссис Дуннан, Джулиана, Гортензия. У стены викарий разговаривал с Монкрифом. Кэтрин поспешно отвела от них взгляд. Ей не хотелось выслушивать нотации викария о милосердии, и она не знала, как вести себя с Монкрифом.

Монкриф был очень сердит, когда говорил о Гарри. Кэтрин видела, как сжимались его кулаки, как играли желваки на лице. Но по отношению к ней герцог был чрезвычайно добр. Кэтрин помнила, как пряталась у него в объятиях в поисках спасения от одиночества и боли.

Монкриф, которого она когда-то считала злодеем, стал рыцарем, а Гарри превратился в дьявола. Кэтрин казалось, что она кубарем катится с высокой горы и не может понять, где верх, где низ.

«Я женился на тебе не из жалости». А почему?

Кэтрин медленно приближалась к группе в холле, но все вдруг стали расходиться. Мистер и миссис Дуннан вышли в парадную дверь, которую открыл перед ними Уоллес. Уоллес слегка улыбнулся хозяйке, что было, конечно, не совсем прилично, но Кэтрин не обиделась – это был первый дружественный знак за все утро. Она бросила взгляд на Джулиану, та отвернулась. Гортензия чихнула в платок, и что-то пробормотала себе под нос.

Кэтрин вышла на свежий воздух. Утро было солнечным, но таким же холодным, как атмосфера в доме.

Кэтрин солгала бы, сказав, что ее расстроил отъезд гостей, но она искренне сожалела о своей грубости и о том, что доставила боль другим людям. Похоже, вчера на нее нашло помешательство. Она словно сорвалась с цепи, ибо прекрасно видела ту черту, которая отделяет вежливость, терпимость и хорошее воспитание от грубости и бестактности, и с детским легкомыслием и даже восторгом пересекла ее. Ей нет прощения, и теперь единственное, что она может сделать, это быть исключительно вежливой во время отъезда.

– Надеюсь, ваше путешествие окажется приятным и безопасным, – кутаясь в шаль, произнесла Кэтрин.

Мистер Дуннан кивнул, но миссис Дуннан даже не посмотрела в ее сторону. Кэтрин, которой прошлой ночью открылась вся правда о Гарри, могла лишь посочувствовать миссис Дуннан.

– Простите меня, пожалуйста. – И Кэтрин протянула к ней руки, но не удивилась, когда миссис Дуннан отступила на шаг, не принимая извинений.

Возможно, лучший выход в том, чтобы их отношения на этом и кончились. Время неизбежно отдалило бы их друг от друга, но необдуманные слова Кэтрин и разоблачения Монкрифа придали их прощанию мрачный оттенок.

Кэтрин улыбнулась на прощание мистеру Дуннану и обернулась, обнаружив, что Монкриф стоит рядом.

– Повариха приготовила вам в дорогу еду, – сообщил он Дуннанам и сделал знак Уоллесу.

Молодой человек подошел с дорожной корзинкой и поставил ее в коляску.

– Благодарю вас за щедрость. – Мистер Дуннан намеренно обращался только к Монкрифу. За ним вторили его жена:

– И за гостеприимство.

Монкриф величественно, как и подобает герцогу, кивнул.

Викарий что-то живо обсуждал с Глинет, но, очевидно, его слова не находили у нее сочувствия, потому что Глинет несколько раз отрицательно покачала головой. Викарий, без сомнения, утверждал, что своим вчерашним поведением Кэтрин погубила свою душу. А может быть, он добывал новое пожертвование для своей церкви.

Кэтрин была благодарна Монкрифу, что теперь он занимался ее денежными делами. Вот пусть викарий к нему и обращается. Кэтрин сомневалась, что муж проявит такую же щедрость, какую годами проявляла хозяйка Колстин-Холла.

Наконец Глинет вернулась в дом, а викарий должен был проститься с герцогом и герцогиней.

– Приятного вам путешествия, – говорил Монкриф, провожая викария к коляске и намеренно не подпуская его к Кэтрин. Викарий явно был недоволен, но сел в экипаж и позволил Монкрифу захлопнуть дверцу.

Джулиана и Гортензия попрощались и удалились в замок. Монкриф подошел к Кэтрин.

– Благодарю тебя, – обратилась она к мужу. – Не знаю, что я стала бы делать, если бы викарий начал меня упрекать.

– Думаю, после вчерашнего у него не хватило бы духу на наставления, – насмешливо ответил Монкриф. Кэтрин заставила себя улыбнуться.

Несколько минут они стояли, глядя вслед удалявшемуся по гравийной дорожке экипажу. Кэтрин понимала, что едва ли снова увидит Дуннанов.

Зачем они приезжали? Узнать о ее здоровье и благополучии? Или убедиться, что память о Гарри никогда не умрет в ее душе? Если бы они только знали, как страстно Кэтрин желает, чтобы эти воспоминания развеялись, и как можно скорее.

На ее плечо легла рука мужа. У Монкрифа была такая привычка – прикасаться пальцами к ее шее там, где виднелся участочек обнаженной кожи.

Сегодня Кэтрин была в черном, в ее гардеробе не было ничего другого, и сейчас ей хотелось извиниться за это. Два сиреневых платья больше подходили для вечера. Она сегодня же отправится к портнихе и закажет несколько платьев для дневного времени, и выберет жизнерадостные цвета – синий или какой-нибудь более яркий.

Рука Монкрифа поглаживала ей спину – сверху вниз и обратно, и это прикосновение успокаивало расстроенные нервы Кэтрин.

У нее возникло странное ощущение – будто она только сегодня приехала в Балидон. Восходящее солнце раскрасило небо яркими красками – оранжевые и красные полосы, причудливо переплетаясь, тянулись вдоль горизонта. Воздух был чист и прозрачен. Даже прикосновение Монкрифа чувствовалось острее, как будто она ощутила его в первый раз.

– Я была с ними груба, – сказала Кэтрин, наблюдая, как уменьшается вдали коляска гостей.

– Это правда. Но люди редко бывают, безупречны, Кэтрин.

Монкриф никогда ей не лгал и лицемерно не успокаивал.