Пока нормально
Шрифт:
– Много она понимает.
– А зачем эти линии?
– Ни за чем. Начинающие гангстеры всегда такие рисуют.
Она уперла руки в бока.
– Нечего на меня злиться. Не я же это сказала.
– Мне – ты.
Она фыркнула.
– Может, она права, а я нет. Я сказала отцу, что если кто и обворовал магазин, то уж точно не ты, хотя он сомневался. Но, может, это ты. Может, ты и правда начинающий гангстер. Еще и слюнявый.
Она повернулась и пошла по лестнице обратно вниз. Ее волосы подпрыгивали на каждом шагу.
Когда ее голова поравнялась с полом, я сказал:
– Лил.
Она остановилась
– Извини за моего брата и за маргаритки. Он урод.
Она посмотрела на меня еще немного. Потом сказала:
– Мистер Пауэлл прав.
И ушла.
Я вернулся к рисунку. Стер контуры треугольника, которые использовал, чтобы понять, где расположить птиц.
А потом поднял глаза и посмотрел на лестницу.
Мистер Пауэлл сказал, что у меня неплохо получается.
И Лил с ним согласна.
Я попытался вспомнить, когда мне в последний раз говорили, что у меня что-то неплохо получается.
Знаете, что при этом чувствуешь?
Я снова вернулся к рисунку. Язык держал во рту. Чтобы никаких слюней.
Полицейские приходили к нам в Дыру еще два раза. В первый раз они пришли с мистером Спайсером, чтобы он опознал моего брата, и он его опознал. Брат клялся и божился, что никакого магазина не грабил. Но мистер Спайсер его не слушал – в основном потому, что смотрел на меня. И вид у него был не слишком радостный.
Когда полицейские вернулись во второй раз, отец был дома и стал так клясться и божиться, что один из них сделал шаг вперед – при этом чуть не отдавив отцу ноги – и заявил, что если он скажет еще хотя бы словечко, пусть даже одно-единственное, то мигом загремит в камеру. Я смотрел на отца и видел, как подергиваются его тяжелые руки.
Все время, пока полицейские были у нас, я просидел на диване рядом с матерью.
После этих двух раз они бросили к нам ходить, потому что ничего не смогли доказать. Под конец они предупредили брата: «Мы с тебя глаз не спустим». Видно было, что они не верят ему ни на грош – и вообще-то, когда имеешь дело с моим братом, это самая правильная тактика. Но тут было исключение.
По крайней мере, его не арестовали. Но слухи все равно поползли. Так всегда бывает в маленьких городках вроде этого тупого Мэрисвилла. Достаточно плюнуть на тротуар, чтобы весь город решил, что ты способен на убийство и все твои родственники примерно такие же, как ты. Я видел это в глазах у почтальона, в глазах у хозяина дома, который приходил, чтобы взять с нас арендную плату, в глазах у миссис Мерриам, которая явно решила, что я уже больше не начинающий, и даже в глазах у священника в церкви Святого Игнатия, который спросил у матери нашу фамилию, когда мы в первый раз пришли на мессу в этом тупом Мэрисвилле, а потом сразу посмотрел на меня так, как смотрят на людей с ярко выраженными криминальными наклонностями. Как будто перед ним был не я, а мой брат.
Я видел это в глазах мистера Спайсера – в субботу, когда пришел разносить заказы. Он со мной почти не говорил, но смотрел на меня по-другому, а еще сказал,
Я видел это в глазах миссис Мейсон, которая не пригласила меня к себе на кухню и не угостила шоколадным пончиком, хотя в этот раз заказала их две дюжины. И в глазах мистера Лефлера, который ни о чем меня не попросил – спасибо, сегодня ему ничего не надо. И в глазах миссис Догерти, которая отогнала детей от двери, как будто я заразный, и даже не открыла эту дверь сама. Вместо нее вышел муж. Мистер Догерти. По профессии – полицейский.
Возможно, я увидел бы то же самое и в глазах у миссис Уиндермир, но пока я раскладывал по местам ее продукты, она даже не оторвалась от машинки.
Ненавижу этот гнусный городишко.
Я видел это в глазах секретаря Средней школы имени Вашингтона Ирвинга, когда пришел туда в первый день, и в глазах директора Питти, который выглянул из своего кабинета, чтобы получше запомнить меня на случай, если ему придется участвовать в опознании, и в глазах школьной психологички, которая просмотрела мое расписание, отдала его мне, на минутку задумалась и вдруг решила проводить меня в класс, поскольку – так она сказала – я еще плохо ориентируюсь в школе, но на самом деле потому, что испугалась, как бы я не ограбил пару шкафчиков, когда буду проходить мимо.
А еще я видел это в глазах учителей: у мистера Барбера, по географии, который раздал нам новые чистые учебники, прихлебывая кофе из гигантской чашки, и заставил нас всех поклясться, что мы будем беречь их и не посадим на них ни одного пятнышка, как будто это были кепки Джо Пепитона или что-нибудь вроде того, и который ненадолго задумался, прежде чем выдать учебник мне, – наверное, боялся, что я возьму да и выброшу его в канаву, точно какой-нибудь мусор.
И у мистера Макэлроя, по истории, который объявил, что мы начнем с изучения варварских орд Древней Руси, а потом посмотрел на меня.
И у мисс Купер, по литературе, первым словами которой были: «Этой осенью мы будем читать “Джейн Эйр”, роман мисс Шарлотты Бронте, и я не настолько наивна, чтобы ожидать, что он понравится вам всем. – Тут она посмотрела на меня. – В оригинале этот роман занимает больше четырехсот страниц – пожалуйста, не надо мычать, вы не коровы, которых ведут на бойню, – но для нас имеется сокращенная версия. Даже она занимает сто шестьдесят страниц, но это не должно вас обескураживать. Пусть те, у кого есть сила воли, считают это испытанием, которое надо преодолеть. Те же, кого природа обделила…» – тут она снова посмотрела на меня и не закончила предложения.
Сто шестьдесят страниц «Джейн Эйр».
Просто блеск.
Я видел это в глазах миссис Верн, учительницы математики, которая не вызывала меня, даже когда я поднимал руку, – она не вызвала меня даже тогда, когда подняли руку только я и Лил, а ее миссис Верн уже вызывала дважды. Когда Лил снова встала, она обернулась и посмотрела на меня, а потом опять на миссис Верн и сказала: «По-моему, он знает», – а миссис Верн поджала губы и ответила: «Позвольте мне самой решать, кто будет отвечать на мои вопросы, мисс Спайсер», – и стала продолжать урок, точно никто так и не смог ответить на ее вопрос.