Пока Париж спал

Дрюар Рут

– Шарлотта, что ты хочешь?

– Крок-месье, пожалуйста.

– Два крок-месье, мадемуазель, и полкувшина красного домашнего.

Официантка ушла, никак не показав, что услышала его. Он надеялся, что она не станет плевать им в еду. Сам бы, наверное, он так и поступил, если бы думал, что обслуживает коллаборационистов.

Спустя несколько минут она вернулась и поставила на стол небольшой графин и два бокала. Официантка не стала разливать вино, но оставила им блюдце с оливками. Жан-Люк

предложил их Шарлотте и стал наблюдать, как она аккуратно кладет их между зубов, впивается в блестящую кожуру, затем достает косточку и кладет ее на край блюдца рядом с другой, которую только что он вынул из своего рта. Он внимательно наблюдал за ней и гадал, думает ли она о том же, о чем и он.

– Я не ела оливки с тех пор, как… Должно быть, мне было четырнадцать или пятнадцать, мы тогда все еще ездили в Прованс в августе.

– Как здорово. Я никогда по-настоящему не уезжал из Парижа. Как тебе Прованс? – Он налил им по бокалу вина.

– …Купается в солнечном свете, и если поехать туда в июне, можно увидеть бескрайние поля фиолетовой лаванды. Там выращивают все: подсолнухи, которые тянутся к восходящему солнцу, и поля оливковых деревьев с серебряными листьями.

– Свозишь меня туда когда-нибудь?

Он поднес бокал с вином к свету, прежде чем вдохнуть его аромат; их глаза встретились.

– За нас в Провансе, – прошептал Жан-Люк.

Шарлотта покрутила бокал, будто сомневаясь в том, стоит ли ей пить.

– Попробуй. – Жан-Люк сделал глоток. – Оно не плохое – для домашнего вина.

Она поднесла стакан к губам и осторожно сделала глоток.

– Приятное.

Шарлотта облизнула губы.

Снова вернулась официантка и, не сказав ни слова, поставила перед ними тарелки. У Жан-Люка заурчало в животе при виде сочного сыра на поджаренном хлебе.

Глаза Шарлотты расширились.

– Выглядит вкусно.

– Bon app'etit.

Жан-Люк смотрел, как она взяла нож и вилку и отрезала небольшой кусочек. Затем, прямо перед тем, как положить кусочек в рот, она остановилась и посмотрела на него.

– Спасибо, Жан-Люк.

– Не за что. Я бы хотел сделать для тебя еще больше. Когда закончится война, я отведу тебя в особенное место.

– Это место особенное.

Она взяла еще кусочек.

– Как же здорово есть нормальную еду.

Жан-Люк с радостью наблюдал за ней. Девушка сделала еще один глоток вина и украдкой посмотрела на него.

– А ты разве не голоден?

Он улыбнулся и посмотрел на свою нетронутую еду.

– Прямо сейчас мои мысли заняты другим. – Он наклонился к ней. – Я скучал по тебе, Шарлотта.

Она слегка улыбнулась, ее глаза засияли.

– Как сильно?

– Вот так.

Жан-Люк дотронулся до

ее щеки.

– Как твои дела?

– Я скучаю по времени, когда могла видеть твою улыбку каждый день.

– А я скучаю по твоей. Больше, чем ты можешь себе представить.

– Давай поедим, – добавил он после паузы.

Они ели в мирном молчании, наслаждаясь вкусом настоящей пищи.

– Как дела в госпитале?

Жан-Люк не собирался заводить разговор об этом, но слова сами слетели с языка.

Улыбка исчезла с ее лица.

– Мне надо уйти оттуда. Неправильно там находиться. Мне просто нужно собрать всю смелость и сказать об этом родителям.

Она с тревогой осмотрелась по сторонам, словно кто-то мог ее услышать.

– Не переживай, никто не слышит. Но не расстраивайся так из-за этого. Мы все в той или иной мере стали их сообщниками.

– Что ты имеешь в виду?

Она нахмурила брови.

– Ну, мы позволяем им брать нашу еду, наше вино, наши земли, наши дома. Трудно – даже невозможно – обычным гражданам вроде нас идти против военного присутствия немцев здесь; не так уж много можно сделать в одиночку.

Он подлил ей вина, хотя она выпила всего пару глотков.

– Да, но мы ведь должны хотя бы попытаться сделать что-то, разве нет?

Жан-Люк кивнул.

– Ты ведь знаешь, где я работаю?

– Не совсем… Не думаю, что ты мне говорил.

Он потер глаза и оглядел кафе. Пока они сидели здесь, никто больше не заходил, а те двое мужчин уже ушли, осталась только одна пара в нескольких столах от них. Но они были больше заинтересованы друг другом, чем происходящим вокруг. Он наклонился ближе к Шарлотте и понизил голос:

– Я работаю в Бобиньи, это станция в Дранси – лагере, откуда увозят всех евреев.

Он сделал большой глоток вина. Протерев губы тыльной стороной ладони, он продолжил:

– Шарлотта, они их увозят тысячами, и мы не знаем, куда их везут.

– Разве их отвозят не в трудовые лагеря в Германии?

Он покачал головой.

– Мне кажется, их отвозят куда-то очень далеко и потом… потом избавляются от них.

– Что? Что ты имеешь в виду?

– Прости, Шарлотта. Я не хотел об этом говорить.

Он обхватил голову руками.

Шарлотта потянулась к нему и дотронулась до его руки.

– Скажи мне, что ты имеешь в виду.

Жан-Люк не знал, стоит ли ему продолжать. Возможно, лучше говорить на отвлеченные темы. Он мог бы разговаривать о ней, делать ей комплименты, как в госпитале. Это было весело, но его ум сейчас занимали более серьезные вещи. Время неслось так быстро, что было не до фривольностей. Он посмотрел прямо в ее темно-карие глаза, желая, чтобы их разговор был совсем иным.

Конец ознакомительного фрагмента.