Пока подружка в коме
Шрифт:
Если даже вам придется кричать об этом на каждом углу, раз от разу все громче и громче, — поступайте именно так. Другого выбора вам не дано.
Что есть судьба? Есть ли различие между судьбой одного человека и коллективным предназначением? (Я всегда знала, что стану кинозвездой; а я всегда предчувствовал, что стану убийцей.) Судьба — она искусственное творение? Она есть только у человека? Откуда она берется?
Вам предстоит вечно тосковать по дому во время долгих переездов по железной дороге — от станции к станции, на каждой из которых вы будете
— Мы сойдем с ума! — кричит Гамильтон.
— Нет, ваш разум будет работать все яснее, четче.
— Ни хрена! Мы все свихнемся, я тебе говорю!
— Разве ты этого не знал, не ждал этого? Признайся, Гамильтон, за стеной твоего цинизма разве не скрывалась все эти годы уверенность в том, что рано или поздно придется много, по-настоящему поработать? Ну что, я прав, было такое?
Гамильтон вместе с остальными прикидывает, на что будет похожа эта новая жизнь.
— Вас не должно волновать, что подумают другие. Да им, собственно, наплевать. Поймите, вам дано истинное знание; по крайней мере, вы к нему стремитесь. Неважно, насколько глупыми и безумными или странными покажетесь вы остальным. У вас свой путь, другого вам не дано, и все тут.
Гамильтон закрывает глаза. Под сыплющейся с неба слюдяной крошкой лицо его начинает поблескивать.
— В той жизни у вас не было цели, ради которой стоило бы жить. Теперь она появилась. Терять вам нечего, приобретете же вы все, весь мир. Идите, освобождайте землю под новую культуру. Беритесь за топоры, косы, за оружие. Я знаю, что вы обладаете всеми необходимыми в этой битве навыками. Вы умеете взрывать, лечить, строить, рекламировать, маскироваться. Если каждая минута вашего нового дня не будет посвящена обдумыванию того, как можно перевернуть мир, если вы не станете ежесекундно плести заговор, подтачивая изнутри опоры старого мирового порядка, — считайте, что этот день потерян впустую.
Вода, стекавшая по желобам слива, остановилась, замерла, но никому до этого нет дела. Я по очереди подхожу к каждому из моих друзей, смотрю им в глаза.
— Пэм, тебе предстоит большая работа. В новой жизни каждый день будет рабочим и тяжелым. И никаких отговорок! То, что тебе предстоит, можно описать так: ты выкапываешь из земли большое дерево и распутываешь сбившиеся, скрутившиеся в узлы корни, переплетенные какими-то темными подземными силами. Ты готова? Управишься?
— Да.
— Гамильтон. Все, хватит прикидываться дитем неразумным, по ошибке засунутым в уже стареющее тело. Нельзя больше избегать ответственности и серьезности взрослой жизни. Ты сможешь так жить? Ты готов? Управишься?
— Э-э… да.
— Венди, никаких отговорок, никаких уловок: ни наркотиков,
— Я — да. А наш ребенок?
— Сама ты, может быть, не сумеешь изменить весь мир. Но это сделает наш ребенок. Он и Джейн. Вы станете их учителями, но и они будут учить вас.
— Лайнус, когда ты вернешься, мир не рухнет. Этого повода для внутреннего самолюбования у тебя больше не будет. Не засосет тебя больше и трясина совсем уж полной свободы. Готов ли ты измениться, присоединиться к тому, что будет Потом?
— Да.
— Меган, если потребуется, ты должна будешь отвергнуть и разрушить то, что осталось от истории, убить прошлое — если оно будет препятствовать поискам истины. Большая часть прошлого лишь мешает сделать то, что сделать необходимо: история неподъемным грузом давит на плечи. И при этом прошлое чаще всего оказывается бесполезным. Слишком много нового ждет на пути. Правила придется создавать на ходу. Готова ли ты — вместе с Джейн — измениться, присоединиться к тому, что будет Потом?
— Да.
— А ты, Ричард, готов ли ты к роли тайного агента? Тебе придется уничтожать информацию, перерезать провода, выдергивать звенья. Готов ли ты со всей серьезностью, профессионально заняться планомерным искоренением всего, что мешает задавать вопросы? Готов ли ты уйти в подполье, готов ли проникать в чужеродные системы? Для тебя не составляло труда рассматривать динозавров и ледниковый период как доисторические явления. Готов ли ты теперь рассматривать современность как пост-историческое явление?
— Готов.
Никто не обращает внимания на то, что я не говорю с Карен. Ричард обращается ко мне:
— Слушай, Джаред.
— Да, Ричард.
— А что, если мы не захотим возвращаться? Представь себе, что нас вполне устраивает существующее положение вещей. Вдруг мы возьмем, да и решим остаться здесь.
— Я все думал, когда же прозвучит этот вопрос. Вот вам ответ: если вы хотите остаться здесь и доживать так, как жили, пожалуйста. Но я просто прошу вас подумать об этом. Недолго, секунду-другую.
Через мгновение по их лицам становится ясно, что этот вариант их не слишком привлекает.
— Вот видите: вы сами сделали выбор, и с этим все понятно. Но мне кажется, что у тебя, Ричард, есть еще один вопрос…
— Да, Джаред, ты прав. А что будет, если мы, вернувшись в тот мир, перестанем задавать вопросы? Если мы вдруг прекратим искать, спрашивать?
Я гляжу на Карен. Все тоже оборачиваются и смотрят на нее.
— Карен, ты вспомнила? — спрашиваю я ее. — Ну, вспомнила же?
— Да.
— Что? — кричит Ричард. — О чем вы?
— Я все вспомнила. Ну конечно. Ума не приложу, как такое забыть можно. Ричард… Беб… Мне придется вернуться обратно… туда, в кому.
— Только не…
— Да, — говорит она. — Именно так. Я вынуждена, я должна.
— Что значит «вернуться обратно»? Ни за что! Ты останешься со мной, я тебя никуда не отпущу.
— Этот выбор делать не тебе. Понимаешь, Ричард, это мое решение. И если я не сделаю свой выбор — никто из вас не сможет вернуться ни туда, ни куда-либо еще. Вот что я тогда увидела. Тогда, в семьдесят девятом. Вот оно. Здесь. Я — это и есть ваш план «Б».