Пока подружка в коме
Шрифт:
— Есть посадка, — докладываю я.
Карен идет по дамбе в сторону подножия горы. Ее тело двигается чуть неуклюже — этакий утенок с обложки телефонного справочника. Обернувшись, она кричит:
— Ребята, я так счастлива, что проснулась! Мир такой замечательный, а будущее оказалось очень интересным. И теперь во сне мне будет сниться, что я не сплю. Мне будете сниться вы, вы все. Спокойной ночи!
Тишина. Я смотрю на остальных. Все стоят неподвижно, словно пригвожденные к месту стремительным и неожиданным развитием событий.
— Эй, вы! — окликаю я их. — Вам тоже пора. Венди, Лайнус с Меган,
Пауза.
— Ну, все. Пока, девочки и мальчики. Не поминайте лихом.
— Счастливо тебе, Джа…
Меня уже нет. Я мгновенно впитался в бетон плотины, на время уйдя из их жизни. Мне еще нужно кое-что сделать. Я ведь тоже — часть плана «Б». Моя роль состоит в том, что я остаюсь один на этой теперь уже абсолютно безлюдной, необитаемой планете. Мне предстоит таскаться по ее оскверненным останкам долгие годы, возможно — десятилетия, пока Карен будет лежать в коме. Это тот выбор, который пришлось сделать мне. Случись всему этому повториться — я снова выбрал бы этот путь.
Бог.
Похоже, все будет так: ближайшие лет пятьдесят я буду бегать нагишом по нашим улицам; буду иногда листать порножурналы, посмотрю кое-какие кассеты на видео. Что будет завтра — неважно. Пойдет ли дождь из пауков и скорпионов или же с неба прольется кислота из аккумуляторов — я все равно буду здесь. И, кстати, никакой личной жизни на несколько десятков лет. Вот разве что — мисс Кулачок. Вы только не сердитесь на меня, если я опять похабщину какую сморозил.
Моя жизнь расходится с судьбами остальных. Но пока что я еще могу понаблюдать за ними. Вот Лайнус и Меган — сидят в приемном покое, за окнами которого играют яркие зарницы. Вестибюль больницы завален скелетами, но ни человеческие останки, ни звенящая тишина не могут заставить моих друзей испугаться.
— Я, похоже, снова беременна, — говорит Меган. — Джейн опять здесь. Ей четыре часа, комочек клеток, ненадутый мячик, дрожжевое тесто. Лайнус, ты представляешь?
В дальнем углу что-то звякает.
— Ты только посмотри на всех них, — говорит Лайнус. — Скоро они оживут, снова станут людьми!
Меган спокойно отвечает ему:
— Забавно. Как же быстро мы к ним привыкли. К протёчникам. Они уже не кажутся мне чудовищами.
— Мне тоже.
— Скажи, Лайнус, мы ведь друзья?
— Ну.
— Ты боишься того, что нас ждет?
— Ну.
— Но ведь выбора у нас нет?
— А скорее всего, его у нас и не было.
В полуразрушенной реанимационной палате стоит Венди. Перед нею на двух каталках лежат Пэм и Гамильтон. Все трое молчат. Какая им уготована судьба? Как изменится жизнь каждого из них?
— Темновато здесь, — замечает Пэм.
— Хочешь, зажжем еще несколько фонариков? — предлагает Гамильтон.
Он тянется к столику, на котором стоит вертикально дюжина фонариков, свет от которых уходит к запыленному потолку.
— Нет, спасибо. Не надо. Я больше не боюсь. Темноты.
— Я понял, — кивает Гамильтон.
— Вы посмотрите на свет, на то, как лучи пронзают темноту и пыль, — говорит Пэм. — Словно настоящие световые колонны. Венди, скажи, правда, похоже?
Вокруг, по углам
— Да, — кивает она, — очень похоже.
Карен тем временем, прихрамывая, медленно поднимается вверх по склону — к небу, совершающему в этот миг самоубийство прямо над ее головой. Ничего, еще немного, и она окажется на вершине. Стенки ее сердца тонкие, как из рисовой бумаги, дыхание слабое, его едва хватит, чтобы поднять в воздух парашютик одуванчика. Там, на вершине, ей предстоит вновь покинуть бодрствующий мир.
Она говорит вслух сама с собой, не обращая внимания на то, что другие могут услышать ее слова. Она смотрит с высоты на сгоревшие леса, на останки пригородных кварталов.
— Ничего, ребята, вы только подождите. Скоро мы станем выше, чем эти горы. Мы распахнем сердца навстречу миру и примем его в наши души. Мы увидим свет там, где раньше была непроглядная мгла. Мы будем свидетельствовать о том, что мы видели, что смогли почувствовать.
Жизнь будет продолжаться. Может, сначала мы будем оступаться, барахтаться в ней, спотыкаться на пути, даже падать. Но мы будем сильны. Наши сердца будут гореть ярким светом. Нам предстоит вечно рвать грудью финишную ленточку.
Тем временем Ричард пробирается вниз по склону каньона. Он спотыкается, карабкается дальше, проваливается по щиколотку в грязь, перегной, мышиные норы. Тело вроде и не подчиняется ему, а в то же время словно само желает выполнить поставленную задачу — совсем как тогда, в детстве, когда Ричард брел по склону каньона, чтобы отнести на лососиный инкубатор ланч — бутерброды все с тем же лососем. Почва под ногами мягкая и теплая — как старая рубашка, как пропитанный коньяком свадебный торт. Вперед, Ричард, только вперед. Отбрось все лишнее, все, что сейчас не нужно. Ты должен выполнить задание.
Птичья трель…
Кварц…
Зеленый лист…
Ссадина на коленке.
Его дыхание — тонкий, едва слышный свист. Словно мысль о мысли о какой-то мысли.
На берегу реки он находит место, где сидел на камнях в то странное ноябрьское утро. Он садится и кладет голову на гладкий валун.
Вскоре Карен добирается до вершины. Камни покрыты пылью и грязью — выбрав подходящий, она устраивается на нем; Джейн у нее на руках. Воздух обдирает кожу резкой свежестью. Карен дышит глубоко и ровно.
Ричард вновь на бессонной вахте, на камнях, небо над ним словно сошло с ума. Его бьет озноб, ноги немеют от холода. Ричард принимается думать — о том, что должны же быть на Земле люди, которым интересно, нет — позарез нужно увидеть хотя бы малейший признак того, что в нас есть нечто большее, нечто более тонкое и величественное, чем то, что мы в себе предполагаем. Интересно, как же я смогу заронить в людей эту искру? — озадаченно размышляет он. — Я ведь не сумею взять их за руки и провести вслед за собой сквозь пламя, сквозь каменные стены и толщу айсбергов. Это шокирует их, хотя и сподвигнет воспринять мир по-новому.