Пока смерть не заберет меня
Шрифт:
— Пара глотков? Всего-то?
— Этого достаточно, чтобы поддерживать тонус. Конечно, если ты носферату, то можешь позволить себе большее, но нас — тебя и меня, — это не касается. А выбирать тебе лучше молоденьких девушек, любая с тобой пойдет с радостью куда угодно и ничего не заподозрит.
— Ну уж прямо куда угодно, — возразил я и задумался. — Аврора, а как узнать, носферату ты или нет?
— Узнаешь, — пообещала она, но так ничего и не объяснила толком.
Изменилось мои взаимоотношения с луной и солнцем. Днем я не испытывал особенных неудобств, разве только яркий солнечный свет резал мне глаза, и кожа стала быстро обгорать и шелушиться, как это обычно бывает, когда слишком долго пролежишь на пляже под солнцем. Но я не из любителей ядреного загара, и поэтому необходимость как можно больше находиться в тени не слишком
Алана я не видел довольно долго, несколько месяцев, но совершенно не беспокоился по этому поводу; Аврора, к которой я искренне привязался, помогла мне постепенно освоиться в новой ипостаси, и я даже смог вернуться в институт и продолжить учебу, поскольку не реагировал уже так остро на запах крови. Появлению же Алана, учитывая обстоятельства, я не обрадовался.
Наши отношения с Авророй были совершенно безоблачны, стороннему наблюдателю могло даже показаться, что мы любим друг друга. Мне, честно говоря, тоже в те дни так казалось. С Авророй было хорошо, и не только в постели. Я был без ума от младенческой упругой пухлости ее форм, от маленьких ручек и — особенно — ножек, которые нравились мне так сильно, что я даже подарил Авроре несколько тоненьких ножных браслетов, восхитительно оттеняющих смуглую гладкость ее кожи.
Одно только обстоятельство меня смущало: все наши моменты близости происходили в квартире Алана, и никак иначе, как будто это место было заколдовано, и Аврора могла предаваться любви только там. Это попахивало то ли мистикой, то ли своеобразным извращением. И самое странное — мы ни разу не застали хозяина квартиры. То ли Алан уехал, то ли специально подгадывал время… Постепенно я уговорил себя поменьше думать об его странностях, приняв точку зрения Авроры: Алан настолько стар, что нам его не понять.
Лучше бы я думал об его странностях побольше.
Однажды августовским вечером мы с Авророй нежились в постели, и я предавался своему любимому занятию — играл пальчиками ее маленьких ног. Она хихикала и шутливо брыкалась, утверждая, что боится щекотки. В самый разгар нашей возни послышались легкие стремительные шаги; подумав, что вернулся хозяин квартиры, я на всякий случай накинул на Аврору простыню и сам сел в кровати, торопливо натягивая джинсы. Представьте себе, после всего, что было, я еще стеснялся показаться перед посторонним человеком голым.
— Что ты паникуешь, это же Алан, — тихонько засмеялась Аврора у меня за спиной. И действительно, из-за ширмы вышел Алан, как и я, одетый по минимуму — в джинсах, низко открывающих смуглый поджарый живот, и босиком.
— Привет, — сказал он, сверкнув улыбкой.
Аврора без всякого смущения вылезла из-под простыни и обняла меня за шею, грудью прижавшись к моей спине.
— Алан, иди к нам, — позвала она, вогнав меня на несколько секунд в ступор.
— К вам? — переспросил Алан со странной интонацией. — С удовольствием.
— Какого черта?! — возмутился я, переборов изумление. — Я не…
— Тише, — мягко прервал он. — Аврора ведь не возражает, верно?
Может быть, кому-то и нравится, когда в его постели появляется третий, претендующий на любовь его девушки. Меня возмутило это до глубины души, и ничего не менял тот факт, что постель, в общем-то, принадлежала Алану. Кроме того, я ощутил жуткую ревность — полагаю, причин ее объяснять не надо.
Итак, все во мне возмутилось. Я был настолько выбит из колеи, что хотел тут же уйти и оставить Аврору предаваться любовным утехам с ее старым — во всех смыслах — приятелем, и уже начал вставать, когда взгляд Алана буквально пригвоздил меня к месту. Тогда я впервые почувствовал, что, помимо собственной воли, мною может двигать и чужая, сторонняя воля, много сильнее моей.
Это была та еще ночка. Временами казалось, что тело мне не принадлежит, и я делал то, что вроде бы не собирался делать. Сердце мое жгла ревность, а насколько угнетало меня присутствие Алана, не передать словами. Не понимаю, как могли Кристиан и Лючио одновременно быть с одной женщиной и получать от этого удовольствие. По-моему, ничего мучительнее нельзя и придумать, особенно когда чувствуешь,
Был ужасный момент, когда я заметил, что, лаская Аврору, смотрит-то Алан на меня. И я готов был поклясться, что интересую его гораздо сильнее, чем девушка в его объятьях. Вот когда вспомнилась фраза Дерека про "отвратительные пристрастия" его приятеля-носферату, и ужас холодными когтями продрал по спине. Я рванулся прочь, напрягая все силы, Алан засмеялся, и хватка чужой воли ослабла. В тот раз он меня милостиво отпустил.
С той самой ночи пошло-поехало. Каждый час, каждую минуту я ощущал присутствие чужой воли, и изнемогал, пытаясь от нее освободиться. Но Алан не просто так предупреждал, что никого не отпускает по первому требованию. Напротив, чем сильнее я сопротивлялся, тем туже сжимался ошейник. Я хотел порвать все отношения с Авророй, но он не позволил; девушка же продолжала вести себя по отношению ко мне как прежде, не находя ничего особенного в том, чтобы отдаваться двум мужчинам сразу. Я бы мог, наверное, понять, если бы она разделяла нас, но так! Я был оскорблен; более того — я был уничтожен.
Алан же с каким-то извращенным садистским наслаждением продолжал меня жестоко прессовать. Без всяких объяснений он потребовал, чтобы я сопровождал его в ночных загулах по столице и, вместе с другими его приятелями (или подданными?) принимал участие в разнообразных сомнительных удовольствиях, большинство которых имели сексуальный характер и сопровождались совместным лаканием крови у какой-нибудь одурманенной Аланом шлюхи, а так же употреблением в неимоверных количествах психотропных веществ. Прелесть последних состояла в том, что любая органика и любые синтетики действуют на нас несколько иначе, чем на простых людей: удовольствия море, а негативных последствий никаких, за исключением психологического привыкания, от которого, приложив некоторые усилия, можно при желании избавиться. Однако я не желал ни знаться со шлюхами, ни глотать наркотики; да и от Алана не ожидал пристрастия к столь низменным развлечениям. Самое жуткое, что и в часы самых чудовищных разгульных оргий он оставался таким же, каким я его знал: спокойным, улыбчивым и, черт возьми, дружелюбным. У меня мурашки от него по спине бегали. По правде говоря, я начинал его бояться, и не без причин: с первых же случаев, когда я отказывался «развлекаться» по его указке, а он принуждал, стало ясно, что дело пошло на принцип, и он серьезно намеревается добиться от меня полной покорности. Аврора очень настойчиво убеждала меня подчиниться, обещая, что иначе будет еще хуже. Раздраженный и измотанный к тому времени до крайней степени, я ответил в том духе, что не нуждаюсь в советах шлюх; она взъярилась и накинулась на меня как дикая кошка, и разодрала мне своими острыми ноготками все лицо; той же ночью Алан снова свел нас вместе.
Мне не хочется, да и стыдно, углубляться в подробности того, как я прожил следующий год. Сколько раз я горько корил себя за то, что легкомысленно пренебрег предостережениями Кристиана и доверился носферату, обманувшись его дружелюбием!
Я спрашивал младших вампиров — тех из них, кто при ближайшем знакомстве не вызывал во мне отвращения, — всех ли Алан так давит, или мне выпала особая честь. Да, говорили мне, хозяин требует полного подчинения от всех без исключения, но ведь никто и не пытается сопротивляться, заранее признавая за ним право сильного. На этом и держится вампирское сообщество. Я не верил: неужели среди четырех-пяти десятков людей не нашлось ни одного, кто попытался бы восстать против такого надругательства над свободой воли?! Они удивлялись: а зачем? Алан следит за порядком, а если он даст своим подчиненным волю, то выльется это только в череду убийств, поскольку мало кто сможет держать себя в узде, перестав страшиться наказания. Начнутся расследования, раскапывания… в конце концов всех просто перебьют. Да и потом, что значит — нет никого, кто протестовал бы? Вот ты же, Илэр, протестуешь… Но я продолжал не понимать. Без дисциплины, конечно, никак не обойдешься, но зачем все эти кошмарные гулянья, эти старания утащить как можно больше людей за собой в грязь? Разве нельзя вести строгую, спокойную жизнь, руководя своими подданными с разумной справедливостью? Неужели такова природа носферату, такова их извращенная психика, что человеческий, в высшем смысле этого слова, образ жизни для них неприемлем? Но ведь есть Кристиан, и он не ведет себя как последний скот…