Пока в Питере дождь
Шрифт:
Пожав плечами, мужчины перешли в другую половину заведения, где кирпичи прикрывали: телевизор, рекламные плакаты и деревянный штакетник, изображающий, то ли перевернутый забор, то ли железнодорожные рельсы. Здесь были свободны все столы, а еще был странный подиум, отделенный перилами. И стол стоял там, будто на витрине, с видом улицы и прохожих, заглядывавших в тарелки и рот.
Заняв двухместный столик у стены, посетители вооружились меню.
– А ты давно здесь был, Вольдемар? – спросил Северин, – Что-то мне не нравится…
– Летом заходил с работы пропустить стаканчик, – ответил коллега.
– И все?
– А
– Еду не дегустировал?
– Тебя ждал.
– А я не обедаю в незнакомых местах без рекомендации, – воспрепятствовал Северин. – Возьму тогда что-нибудь классическое, чем отравиться можно не смертельно.
– Ладно тебе, все едят! – басом возразил Вольдемар. – Скорой помощи у входа я лично не заметил, а аптека рядом.
– А что было написано на плакате в соседнем зале? "Готовим, что любим!" Не хилое кредо, а?
– Расслабься, хуже прозвучало бы "что хотим".
– Ваш заказ? Хотя, извините, повар сегодня в замечательном расположении духа, и уже приготовил вам пудинг. Будете есть. И это не вопрос!
Мужчины кратко просмеялись.
– Здравствуйте, что вы хотите? – раздалось над столом от подошедшей официантки.
Не переставая улыбаться, клиенты переглянулись.
– Куриный суп, салат с куриной печенью и клаб-сэндвич с курицей, – быстро отчеканил Вольдемар, почесывая свою окладистую бородку.
– Су-у-уп… – по-волчьи протянул Северин, уткнувшись в меню. – Даже не знаю…
– Ну, без жидкого нельзя, – убедил сосед.
– Хорошо. Давайте борщ с телятиной и картофельное пюре с сосисками. – Что будете пить? – спросила официантка.
– Пиво светлое на ваш вкус, – ответил Вольдемар.
– Мне сегодня к шефу… – задумчиво произнес Северин, – значит, чай. И десертик я тут симпатяшный заметил – орешек со сгущенкой за 20 рублей. – Он поднял глаза на официантку. – Мне мама готовила такие на день рождения.
Официантка хихикнула и, попросив подождать, удалилась.
– Взгляд охотника, – подметил Вольдемар. – Давненько я у тебя его не видел. Давай, Сев, рассказывай, как докатился опять до холостяцкой прострации.
– Прострация не кастрация и лечится за несколько дней.
Вольдемар уставился, сверля Северина своими маленькими и умными глазами-бусинками.
– Так вы окончательно рассорились?
Северин кивнул.
– Ну и болван, – заключил собеседник. – Я почему-то думал, что у вас все закончится серьезно.
– Не мой типаж.
– И чтобы понять, тебе потребовалось полгода?
– С этими притворными курицами иногда и полжизни мало. Кстати о курицах… у тебя, что сегодня за день?
– Ты про меню? А черт его знает… World chicken day, заказал не думая.
Между тем в зале появились две молодые посетительницы в коротких болоньевых курточках и тертых джинсах, и заняли место на подиуме. Сидя лицом к окну, Северин наклонился вбок, чтобы плечи коллеги не закрывали ему обзора. Вольдемар на секунду обернулся, увидев девушек, и тронул соседа за руку, чтобы отвлечь.
– Ты пугаешь меня, Сев, – настороженно сказал он. – Что с тобой будет через неделю?
– Через неделю у меня вечеринка. Придешь?
– С Ромкой опять?
– Он не Ромка, он Ром! Будет водка, виски и Ром!
– Нет, я женат.
– Пардон, а как это связано?
– Тебе нужно объяснять простые вещи? – удивился Вольдемар, посмотрев на наручные часы Северина. – Без пяти два.
– Опоздать
– А что тебе не ясно? В прошлый раз, когда вы устраивали подобное, мне пришлось сто раз "Отче наш" прочитать, и до сих пор краснею перед женой и детьми, когда вспоминаю об этом.
– Господи, да не грузись! Все настоящие святоши померли до нашей эры.
Подошла официантка с подносом, и Северин посмотрел на нее в упор.
– Девушка, я прав? – добавил он.
Пожав плечами, она молча разложила первые блюда и незамедлительно ушла, чтобы минут через десять вернуться с недостающей половиной заказа.
В половине третьего сытые, довольные и ленивые коллеги покинули кафе и, вместо того, чтобы поторопиться, шли нога за ногу, отгоняя дурные мысли. Сейчас хотелось думать о чем-то светлом и замечательном, но предстоящая встреча с деспотичным издателем мешала Северину расслабиться. Вольдемар молчал весь обратный путь (у него, вероятно, это получилось), и когда мужчины вошли в здание и поднялись в офис, он лишь не глядя помахал рукой, грузно опускаясь за низкую пластиковую стенку своего рабочего места.
Войдя в кабинет, и плотно закрыв дверь, Северин рухнул на диван, разбросав руки по сторонам: одна повисла до пола, другая вытянулась поперек спинки вверх. Ничего не хотелось, а слово "должен" мужчина сейчас ненавидел больше всего на свете. Ничто не заставит его подняться, кроме стрелок на часах, разбросанных на циферблате по подобию рук и показывающих шесть. Тогда он с удовольствием поменяет диван на кресло автомобиля, чтобы отправиться домой. Но Северин притворялся, так как первый же раздавшийся телефонный звонок мгновенно вывел его из обуявшей сладостной апатии, быстро сбросил с дивана и заставил подойти к столу, где, под какими-то непонятными и всеми забытыми документами, таился кнопочный аппарат.
– Издательство "Энтимема", слушаю… – недовольным голосом произнес мужчина и, после непродолжительной беседы, вернулся обратно, чтобы подобрать лежащую на подлокотнике пачку недавно распечатанной рукописи. – Идем, счастливчик.
С этими словами Северин в который раз почувствовал себя вершителем чьей-то судьбы, но не сказать, чтобы ему это понравилось. Внешняя политика современных издательских домов требовала поступаться с внутренними идеалами, давно поруганными и разрушенными в счет не писаного устава, навязанного издательскому миру временем и нравами, и нужно было этому придерживаться, хоть сам Северин, на правах ведущего редактора, считал это предательством, ведь люди читают то, что им дают и никак не могут повлиять на качество предлагаемого продукта, разве что тотальным бойкотом, заключающемся в полном отказе от чтения слабых авторов, не уважающих читателя и преследующих одну единственную цель – количество написанных книг. Сам Северин давно перестал бороться с литературным произволом, в опаске выпасть из обоймы и быть уволенным, соблюдал правила и, в попытке отстоять стоящего писателя, редко вступал в противоборство с главным редактором или издателем. Лишь иногда решался на хитрости, ловко подменяя однодневного щелкопера, почти одобренного кем-то по протекции, более перспективным сочинителем. Система требовала подчинения, мгновенно расправляясь со всевозможными бунтарями, в какой бы профессии они не были задействованы, и ей мало кто оказывал эффективное сопротивление.