Пока я мертва
Шрифт:
– Кофе будешь? – спрашивает меня Матвей, я вздрагиваю, когда он входит на кухню. С его волос капает вода, от него пахнет цитрусовым гелем для душа. Он переоделся в растянутый темно-зеленый свитер и черные брюки.
Не дождавшись ответа, Матвей отворачивается от меня и, открыв шкафчик, достает медную турку. Насыпав четыре ложки молотого кофе, заливает водой и ставит на плитку.
Я молчу, просто смотрю на его широкую спину.
– Держи, – Матвей ставит передо мной дымящуюся чашку с ароматным напитком, и криво улыбается, – Можешь погреть руки, –
Облокотившись, Матвей делает глоток.
– Спасибо, – произношу я сдавленным голосом, дрожащими пальцами обхватываю горячую поверхность старой кружки, когда-то на ней был нанесен растительный орнамент, сейчас же, только едва заметный рисунок, поблекший от прикосновений пальцев и губ…
Его губ?!
Я ощущаю горьковатый аромат кофе и стараюсь не думать об этом. Я благодарна Матвею за этот жест. Может быть, мы даже поладим.
Вдруг в комнату входит молодая худенькая женщина, я резко вскакиваю на ноги, забывая, что меня не видят. И перемещаюсь на безопасное расстояние, присаживаясь на подоконник, холодное стекло касается моей спины.
На женщине дешевый атласный халат, купленный за копейки где-нибудь на китайском рынке и черные волосы, собранные на затылке. Тонкие черты лица и грустная улыбка, этим Матвей похож на нее.
– Ты уже встал? – женщина косится на вторую чашку кофе и бросает на Матвея быстрый взгляд, – Это для меня? – он медленно кивает, она устало присаживается на мое место и берет в руки очки.
– У тебя утренняя смена? – кухня погружается в тягостное молчание для обоих. Женщина старается не смотреть на него, наверное, она боится увидеть скучающее, недовольное лицо ее сына. Мне становится неловко находиться здесь.
– Да, – холодно отвечает Матвей, отворачивается к раковине и включает кран, хрупкие плечи женщины опускается, она отпивает остывший кофе из моей кружки, почему-то мне хочется, чтобы она догадалась обо мне. Почувствовала, – Будешь бутерброд? – голос Матвея звучит глухо из-за бегущий воды, – Я могу сделать. Тебе нужно больше есть.
– Нет, спасибо, – даже я слышу неуверенность в ее голосе, но Матвею этого достаточно, он выключает кран и достает из холодильника масло, кладет его на стол, край его рукава обнажается, и я вижу на запястье две вертикальные полоски глубоких шрамов.
Я делаю вид, что не замечаю, но женщина совершает ошибку, задерживая на них взгляд. Матвей одергивает руку, его серые глаза темнеют, брови предостерегающе приподнимаются.
– Может быть, прогуляемся завтра, ты покажешь мне город, – быстро произносит она, чтобы замять неловкость, у нее едва заметно дрожит верхняя губа.
– Не могу, у меня дела, – под «делами» Матвей имеет в виду меня, – Тем более у тебя ночная смена, – пытается он сгладить грубость своих слов, я смотрю на женщину, разочарование проскальзывает в ее светло-голубых глазах, наверное, ей не впервой слышать отказ.
Она
– Точно, я и забыла, – она отодвигает от себя кофе, и я отворачиваюсь к окну, – Ну, удачи тебе на работе, – я слышу звук отодвигаемой табуретки и неспешные удаляющие шаги за дверью. За стенкой раздается приглушенный звук телевизора.
Я соскакиваю с подоконника и раздраженно смотрю на Матвея.
Неужели он не понимает, как обижает ее?
– Ты всегда так разговариваешь с мамой? – я смотрю на него прямо, и он смотрит на меня в ответ. Я почему-то вспоминаю, как разговаривала с отцом. Таким же пренебрежительным тоном и у меня было намного больше времени, чтобы понять это.
– Мои отношения с ней, мое личное дело, – выделяет Матвей, и одаривает меня красноречивым взглядом.
– Да что с тобой не так? – я всматриваюсь в него сильнее, как в только что купленную вещь, и пытаюсь определить дефекты.
– Ты еще спрашиваешь? – Матвей опасно прищуривается, и я понимаю, что говорить с ним сейчас бесполезно.
– Забудь, – меняю я тему, – Не знала, что ты работаешь, – теперь мой голос звучит неуверенно, как голос его матери до этого.
– Не все родились с золотой ложкой во рту, – Матвей убирает масленку обратно, – Я выполню свое обещание, насчет этого можешь не волноваться, – он поворачивается ко мне и его губы кривит усмешка, – Я всегда держу свое слово.
– Ты меня осуждаешь? – неожиданно для самой себя спрашиваю я, уже знакомая злость зарождается во мне. Я не имею права на нее. Но чувствую именно это. От мрачного взгляда Матвея только хуже.
Может быть, он считает меня избалованной девчонкой? Не способной ни на что большее, как развлекаться с утра до вечера? Я не хочу признаваться себе в том, что мне важно, какой я кажусь ему.
А вдруг, Матвей прав, я сжимаю ладонь в кулак.
Приди в себя, Варя, какая разница, что думает человек?
– Нет, с чего бы? – Матвей пожимает плечами и это выводит меня из себя, как взрыв небольшой гранаты внутри. – Каждому свое.
– Но думаешь, ты по-другому, не так ли? – едко интересуюсь я, подходя к нему ближе. В крохотной кухоньке достаточно сложно находиться вдвоем и тем более, не прикасаться друг к другу. Матвей нависает надо мной, как большая скала, но я не отступаю.
Между нами небольшое расстояние. Тихо жужжит холодильник. Я поднимаю голову, и сталкиваюсь с ним глазами. В черных зрачках отражается целая вселенная. Но меня там нет.
– С чего бы тебе знать, ЧТО я думаю? – вопросом на вопрос отвечает Матвей, в его голосе слышится раздражение, он старается говорить тихо, чтобы нас… Его… не услышали в соседней комнате.
Тонкая стенка вряд ли хороша в звукоизоляции.
Мне все меньше нравится сегодняшняя я, не способная поговорить с родными, без помощи незнакомца. Так бы я могла уйти отсюда. Сохранить остатки своей гордости.
– У тебя все на лице написано, даже думать не надо, – язвительно произношу я, скрестив руки на груди.