Пока живешь, душа, - люби!..
Шрифт:
И пришел к тебе – другой.
И сам другой.
Заморожено на сердце,
Заморочено.
То, что было,
Не воротишь, помолчим.
Наша молодость
Страною укорочена,
Перечеркнута
Без смысла и причин.
Ты прости меня, далекая, родимая,
Не брани за преждевременность седин:
За утерянное, за необратимое!
Жизнь уходит.
Ты одна.
И я один.
* * *
За все, что выстрадал когда-то,
За
Две тени-
Зека и солдата-
За мной шагают
Вдоль дорог.
После боев
Святых и правых
Молитву позднюю творю:
Следы моих сапог кровавых
Видны –
Носками к алтарю.
Есть в запоздалом разговоре,
Есть смысл:
За каждый век и год,
Пока не выкричится в горе,
Пока не выплачется в горе,
Любя, душа не запоет.
(Из сборника «Свобода – тягостная ноша»)
137
ЧЕТВЕРОСТИШИЯ
В прозаической миниатюре «Еретикон» критик Сергей Фаустов назвал Сопина
японским поэтом, аргументировав цветисто: «Я мечтаю его стихи читать на японском
языке - написанные иероглифами. Иероглифы изображают разорванную колючую
проволоку империи гостеррора и лжи. Они изображают колючую проволоку человеческой
глупости. Стихи Сопина разрывают колючую проволоку несвободы, поэтому они должны
быть написаны иероглифами! Я это утверждаю с восклицательным знаком».
Вряд ли японец согласился бы с таким оди- озным толкованием своего
исторического пись-ма, но по краткости и афористичности некоторые стихи
Михаила действительно приближаются к китайско-японским формам хэйку или танка.
Некоторые из них возникали как четверостишия сразу. Привычная картина: Миша
ходит по комнате взад-вперед, рифмует и вдруг выдает нечто, что немедленно надо запи-
сать. Нередко просит сделать это меня, чтобы не искать очки. Предлагается вариант. Этот
процесс может растягиваться на месяцы и годы, двигаясь как в лучшую, так и в худшую
сторону. Наши мнения расходятся, мы начинаем спорить, даже ссориться... Сходимся на
компромиссе: «Пусть полежит».
Другие четверостишия представляют собой концовки стихов с «разгонным» нача-
лом, которое впоследствии урезалось самим автором. Наконец, некоторые мини-стихи
возникают в памяти из утерянного. Возможно, это не самый плохой путь отбора: повто-
ряли часто, вот и запомнили.
* * *
Россия, властная держава...
В эпоху черного крыла
Твоя незыблемая слава
Моей трагедией была
* * *
Мои глаза -
На поле снежной целины
Глядят сквозь века покрывало
Из затаенной глубины.
* * *
Далекая луна по травополью.
Иду сторонкой от грызни земной.
И боль моя становится не болью,
А частью жизни, сросшейся со мной.
* * *
Я видел жизнь
Без войн, без зон, без плача...
Мне снился сон.
А наяву – иначе.
* * *
Есть свет в осмысленной беде!
Нет смысла – с вымыслом бороться.
Я знаю: никогда, нигде
При жизни жизнь не удается.
138
* * *
С тех пор, как был распят Христос,
Войной шла милость на немилость.
Так много крови пролилось,
Чтоб ничего не изменилось.
* * *
Мне страна подарила
Стальной, не терновый венок.
Я за несколько лет
Стал на десять веков одинок.
* * *
Чужое – деспотии запах стойкий:
Бесправие. Героика. Попойки.
Свое – случайной жалости словцо
И памяти разбитое лицо.
* * *
Молитвы. Плач. Песни и пляски.
И в этом зверином лесу
Себя в инвалидной коляске
Я в «светлое завтра» везу.
* * *
Россия. Снега. Занавески.
Дорога безлюдна, пуста.
Но гордо мычат по-советски
Зашитые болью уста.
* * *
Несет по жизни человек
Глаза и ордена
И говорит: «Двадцатый век...»
А слышится – война.
* * *
Война, война.
Распятый страхом тыл
Застыл.
Мой длится путь по лихополью.
Я общества щадящего не помню.
Безвременьем убитых не забыл.
* * *
Если гордость наша - пыль парада,
А плоды победы – дым в горсти,
С нами происходит то, что надо,
Что не может не произойти.
* * *
139
Переход затменья в темнолунье.
Ни фонарика, ни бубенца.
Убивающее «накануне»
Над Россией длится без конца.
* * *
Шел в коммуну паровоз.
Оказалось – мимо.
Утонул в потоке слез,
Ни огня, ни дыма.
* * *
Строят невольники волю
Не на года, на века…
Пафос, запекшийся болью,