Пока живу, люблю
Шрифт:
— Что происходит? — Ледяной голос обрушился на нее сверху, как ушат холодной воды. Виктории вдруг показалось, что все это уже когда-то было: и застывшая мизансцена двух «цыганок», и ледяной голос над ухом, и свое собственное идиотское отражение в фортепиано. Она видела это когда-то во сне. Более глупого положения придумать нельзя.
Вика стала подниматься из-за инструмента и уронила стул. Невольно вытянулась в струнку. Пока она сидела, хозяин мог созерцать только ее затылок. Увидев ее анфас, он непроизвольно расширил глаза и стал покрываться багровыми пятнами. Виктории на миг стало жаль его. С подобной дурой, вероятно, он еще не сталкивался. Вика терпеливо ждала, когда Макс справится с шоком.
— Я спросил — что здесь происходит? — повторил
— Мы.., знакомимся, — пояснила Виктория, стараясь говорить буднично и ровно, чтобы тон не получился оправдывающимся. Ей не хотелось уронить себя в глазах детей Марины. Почему-то мнение мужа подруги ее в тот момент волновало меньше.
— Да, папочка… С Викторией Викторовной так интересно!
Это Карина набралась смелости. Рената поддакнула. Отец скользнул по девочкам колючим взглядом и опять уставился на Викторию.
— Вы.., вы хотя бы удосужились посмотреть на часы?! Все они одновременно повернули головы направо, где на стене висели большие круглые часы. Стрелки показывали пятнадцать минут двенадцатого. Виктория невольно охнула, а Рената испуганно прикрыла рот ладошкой. Карина, судя по всему, еще не научилась определять время по часам и непонимающе смотрела на отца.
Она слышала только его тон и догадывалась, что тот недоволен, но чем — не могла взять в толк. Ведь им было так весело!
— Сейчас же уложите детей спать! — прошипел он, пронзая Викторию взглядом как рапирой. Она заметила, что его ореховые глаза потемнели от гнева, став почти кофейными. Страх сковал ее по рукам и ногам. Она оставалась стоять перед ним как истукан в своем дурацком наряде — соломенная шляпа сбилась набок, желтый бант торчит на груди подобно гигантской бабочке, а покрывало с кровати, обмотанное вокруг нее на манер хитона, сползло до половины к лежало на полу у ее ног.
Виктории захотелось провалиться к соседям на нижний этаж.
Паузу нарушила Карина. Она подхватила длинный подол своей «цыганской» юбки, обнажив крошечные ножки в показавшихся сразу огромными туфлях, и захныкала:
— Папочка, но мы же еще не ужинали…
Брови Макса медленно поползли вверх. Теперь он просто уничтожал Викторию взглядом. Ее уже не было. Она сгорела без следа. Словно в подтверждение этой иллюзии, возникшей у Виктории, покрывало окончательно сползло на пол, будто ему нечего больше было обвивать. Рената, поняв оплошность сестры, быстро пнула ту ногой. Поскольку нога была обута в материны лодочки, получилось больно. Карина громко заревела, размазывая по щекам помаду, и не замедлила толкнуть Ренату локтем. Та неловко взмахнула руками, покачнулась на каблуках и повалилась в кресло. Оттуда теперь красноречиво торчали ее голые ноги в лодочках. Макс весь как-то дернулся, Виктории на миг почудилось, что он собрался чем-нибудь запустить в новую гувернантку. Она даже голову невольно пригнула. Но мужчина резко развернулся и покинул их концертный зал, громко хлопнув дверью.
Нужно ли говорить, что Виктории долго не удавалось уснуть после инцидента? Накормив детей йогуртами и яичницей, уложив их спать, Виктория сидела в комнате, не раздеваясь и не выключая свет. Ждала, когда хозяин вызовет ее на ковер и объявит, что она уволена.
Время шло, будильник безжалостно громко тикал, выталкивая на волю пустые истраченные секунды, и втягивал в себя нитку золотой паутины — тонкое драгоценное время… Виктория слышала, как Маринин муж ходит по квартире, сидит на кухне, смотрит телевизор в гостиной. К ней в комнату он так и не постучал. Вероятно, решил объявить о своем намерении утром, на холодную голову. Что ж, и на этом спасибо. Он, наверное, думает, что она так жаждет этой работы, что будет в трансе, узнав, что уволена. На самом деле чего Вика сейчас по-настоящему желала, так это чтобы все случившееся оказалось сном. Чтобы Марина была здорова. Чтобы возобновилась их дружба. Тогда Вика могла бы приезжать и устраивать с детьми настоящие представления. Так чудовищно умирать в тридцать лет, зная о том, что это неизбежно
Сама Вика серьезно болела лишь один раз, в детстве. Это была желтуха, и Вике пришлось пролежать с ней в заразке больше месяца. Летнего месяца — это показалось ей еще длиннее, чем если бы дело происходило зимой. Когда она вышла из больницы, лето уже перевалило за середину, дети во дворе загорели, и Виктория на их фоне смотрелась бледной поганкой. За каникулы все успели передружиться, образовались компании для игр, в которых Виктория оказалась лишней.
Особенно врезался в память один день. С утра она вышла на балкон, потому что услышала детские голоса. Там внизу, прямо под балконом, расположились девочки из соседнего подъезда. Им, как и Вике, было лет по десять. Вика перегнулась через перила и стала смотреть. Играли они очень заманчиво. На траве расстелили одеяло, а поверх одеяла из коробок и баночек девочки соорудили мебель. Разномастные куклы изображали семью. Куклы побольше — родителей, поменьше — старших детей, а пластмассовые пупсята — младенцев. Родители уходили в магазин, а дети отправлялись в гости к соседям. Они обедали друг у друга в гостях, приходили ночевать к соседям. Их без конца переодевали, мыли, кормили. Все это даже со стороны казалось захватывающим действом, а каково, наверное, было в этом участвовать!
Вика кинулась в комнату и огляделась. На комоде сидело несколько пластмассовых кукол с приклеенными волосами. Они показались Вике слишком большими. Она вытащила из-под кровати чемодан с игрушками, открыла и погрузилась в него. Вскоре Виктория была полностью готова: у нее имелось все, что надо для игры. Завернув свое богатство в покрывало, девочка спустилась во двор. Подтащила узел с игрушками к соседкам и остановилась. Заметив ее ноги в сандалиях, они подняли головы.
— Че пришла? Тебя звали?
От неожиданности Виктория онемела. Она не ожидала такой открытой враждебности. Может быть, они подумали, что Вика хочет им помешать?
— У меня все есть, — поспешно сообщила она, развязывая узел. — И коробочки, и одежда для кукол. Можно мне с вами играть?
Девочки нахмурились. Они молча покрутили головами и продолжили игру, демонстративно не замечая Викторию. Она продолжала стоять, все еще на что-то надеясь. Обида уже, как молоко в кастрюле, поднималась наверх.
— Мы никого не принимаем, поняла? Мы все лето играем вдвоем, — наконец не выдержала веснушчатая безбровая Лида. Она поднялась с одеяла и встала, подбоченясь, напротив Виктории, ясно показывая, что если до той и на этот раз не дойдет, то в дело пойдут кулаки.
Виктория собрала вещи и поплелась домой. Но до своей квартиры она так и не дошла — на площадке между первым и вторым этажами обида одержала верх и Виктория разревелась. С тонким протяжным воем. Не прошло и минуты, как дверь внизу, прямо напротив нее, приоткрылась, и оттуда вынырнуло незнакомое глазастое существо с двумя тугими косичками. Зеленые глаза с любопытством уставились на убитую горем Викторию:
— Ты чего ревешь?
Вика попыталась справиться с горем и утерла лицо краем покрывала. Она проглотила готовое вырваться рыдание и осторожно взглянула на девочку. Девочка была незнакомая. Судя по росту (а она была примерно на голову ниже Виктории) и размеру (девочка была худа, как велосипед), Виктория решила, что они ровесницы. Она привыкла быть в классе самой большой.
— Танька с Лидкой не взяли меня играть, — призналась она. И, переполнившись жалостью к себе, добавила:
— А я желтухой боле-ела-а…
Подоспела новая порция слез.
— А почему ты не желтая? — Девочка с нижнего этажа в мгновение ока очутилась рядом с Викторией и вцепилась в нее глазами.
— Уже прошло, — пояснила Виктория.
— А у меня глаза с желтыми крапинами, — сообщила девочка, придвигаясь ближе к ней. — Посмотри.
И распахнула свои глазищи. Вика уставилась в них с недоверчивым интересом. Глаза и впрямь оказались зелеными, как трава, а по краям к зелени прилипли желтые крапины. Как мелкие медные монеты.