Пока живу, люблю
Шрифт:
— Он часто бывает занят, — подтвердила Рената.
Сестры, не сговариваясь, повернулись друг к другу и горячо и эмоционально зашептались, хитро посматривая на Викторию. Они бурно обсуждали предстоящее мероприятие. Макс разговаривал по телефону. Его лицо оставалось бесстрастным, он отвечал односложно, но Виктории показалось, что он чем-то раздражен. Его щека, обращенная к Виктории, слегка подрагивала, когда он слушал голос в мобильнике, а глаза недовольно шарили по дороге. Виктория внутренне съежилась. Ее так и подмывало принять раздражение хозяина на свой счет. Он недоволен тем, что она не умеет водить, что ему приходится тратить свое драгоценное время на дорогу, которая в этот час изобилует пробками. Скорее всего так и есть. Глянув на копошащихся сестер, вовсе не замечающих ничего вокруг, Виктория себя
Виктория развернула грудь и распрямила плечи. Она приготовилась дать достойный отпор его настроению и претензиям. Но это не понадобилось — подъехали к дому.
Сестры, с порога побросав портфели, с жаром принялись готовиться к предстоящему выступлению. Судя по всему, они затевали что-то грандиозное. Хозяин, даже не взглянув в сторону детей, прильнул щекой к мобильнику и, что-то коротко бросая в него, двинулся в свой кабинет. Вика осталась одна посреди огромной прихожей. И что дальше? Что она должна делать? Вероятно, какие-то домашние дела. Но какие? Наверное, хозяин уверен, что она сама должна это знать. Что ее просветили в агентстве… Что ж, пока придется полагаться на собственную интуицию. Прежде всего она должна накормить детей. Так. Уже кое-что. Ну а хозяина? Готовить ему обеды и ужины тоже входит в ее обязанности? Да или нет? А кто из них делает покупки, ходит за хлебом? Скорее всего он ждет этого от нее. Или нет? А квартира? Убирать квартиру, стирать, гладить — это тоже ее обязанности? Или Марина отдает белье в прачечную?
Виктория отметила, как неумолимо к ней подбираются первые симптомы паники. Методом проб и ошибок она нашла выключатель ванной комнаты и нырнула в успокоительное бело-розовое пространство. Здесь все сияло стерильной чистотой и кокетливо напоминало вошедшему об уровне жизни хозяев. Полукруглая ванна с прозрачным стеклянным боком невинно зазывала к себе совершенством формы. Пушистые полотенца манили прикоснуться к ним пальцами, зарыться в них лицом. Круглое зеркало, светильники на стене с матово-розовыми плафонами в тон розовому кафелю, изящная стеклянная полочка с тюбиками, баночками, ватными палочками, дезодорантами — все это словно соскользнуло со страницы красочного журнала. В мыльнице лежал кусок розового мыла, который своей выпуклой формой, нарочитым изяществом и хорошо улавливаемым нежным ароматом вызывал странное чувство. Он словно просился в руки, чувственно выгнувшись на белой пластмассе навстречу вошедшему. Виктория, поддавшись искушению, взяла мыло в руки и понюхала. Еще и еще. Когда поймала себя на мысли, что сейчас, пожалуй, начнет пробовать его на зуб, критически взглянула на себя в зеркало и открыла кран горячей воды. Умывшись, она потянулась к полотенцам и тут же машинально отдернула руку. Полотенец было три. Темно-сиреневое явно принадлежало хозяину, а два других, розовое и белое, — девочкам. Вика постояла, напряженно вглядываясь в полотенца, и ничего лучшего не придумала, как вытереть руки бумажной салфеткой, торчащей из стакана.
Ванную она покинула в напряжении, а придя на кухню, буквально впала в оцепенение. Шикарная современная кухня издевательски уставилась на нее всеми своими наворотами. О некоторых из этих электроштучек Вика имела смутное представление. Самое смутное и отдаленное. Например, о микроволновке. Она, конечно, знала, что таковая в природе существует, и видела издали в магазине «Белая техника». Но близко не подходила. Здесь же, кроме микроволновки, шеренгой выстроились еще десятка полтора больших и малых электрических финтифлюшек. Миксеры-твиксеры. Виктория стояла посреди кухни и зло смотрела в их бездушные физиономии. Готовить ужин расхотелось.
Из ступора ее вывел Макс. Его телефон пикнул буквально над ухом, и Вика почти подпрыгнула. По крайней мере вздрогнула изрядно. «Господи, ну и манеры! — выругалась она про себя. — Подкрадывается, как кот!»
— Какие-то сложности? — поинтересовался он, испытующе всматриваясь в Викторию. Так профессор ехидно вглядывается в студента, раскусив, что испытуемый напрочь не готов к экзамену.
— Решаю, что приготовить
— Спросите у них. Иногда они бывают на редкость привередливы.
— А вы? — спросила Виктория и сразу поняла, что вопрос прозвучал вызывающе.
— Я? — Брови хозяина взметнулись вверх, а в обратное положение возвращались гораздо медленнее. — В каком смысле?
— Я.., я только хотела узнать — вы будете ужинать?
Его брови наконец вернулись на место.
— Нет. Я — нет. Я вообще редко ужинаю дома, пусть это вас не беспокоит. Для вас главное — девочки. И проследите, будьте добры, чтобы они вовремя легли спать.
Он развернулся, звякнул ключами, и в следующее мгновение она услышала хлопок входной двери. Этот хлопок послужил невольным сигналом к следующему акту в сегодняшней пьесе: дверь детской распахнулась, и оттуда выглянули два совершенно невообразимых объекта.
Глава 4
Вероятно, они распотрошили весь Маринин гардероб: в ход пошли шляпы, косынки, длинные платья, туфли на шпильках и на платформе, перчатки до локтей. Девочки всерьез вознамерились познакомить Викторию со всем своим репертуаром. Детская в квартире Марины находилась наверху, и перед входом, обрамленная перилами, выступала небольшая площадка, которую сестры приспособили под сцену. Викторию усадили внизу в кресло, и представление началось. Карина и Рената по очереди читали стихи, пели песни, танцевали. Пока выступала одна, другая переодевалась. Виктория от души аплодировала. Положа руку на сердце она могла сказать, что, несмотря на свой педагогический стаж, она впервые столкнулась со столь активными детьми. Конечно, переодеться в мамины тряпки и покривляться перед чужой тетенькой — дело нехитрое. Удивляло другое — девочки помнили все стихи, которые когда-либо учили, начиная с младшей группы детсада. Все эти «Таня громко плачет», «Мишка косолапый» и кончая поэмой Пушкина «Руслан и Людмила». Особенно уморительной выглядела Карина — в свои шесть с половиной лет она легко перенимала манеры взрослых, не теряя при этом ничего детского. Она читала стихи так проникновенно, с такой живой мимикой, что Вика пришла в искренний восторг.
— А теперь вы, теперь вы! — запрыгали девочки, когда программа иссякла, и Виктория, невольно поддавшись обшей атмосфере, вскочила, и глаза ее сверкнули:
— Хорошо! Я тоже спою!
— Ура! — раздалось сверху.
Вика метнулась к инструменту.
— Стойте! — завопили девочки. Она остановилась как вкопанная.
— Что? — Она решила, что могла на бегу задеть что-нибудь ценное — так они кричали. Поэтому, притормозив, Вика повернула голову, не поворачивая туловища.
— Наряжаться! Сначала наряжаться! — пояснили они.
Виктория вступила в игру. Чуть поведя бровью, она величественно опустилась в кресло и предоставила этим двум фуриям делать с собой все, что им заблагорассудится. Они добросовестно трудились над ней не меньше получаса: нахлобучили парик, окутали покрывалом с кровати, закрепили его брошкой на плече. На шею повязали бант, на обе руки надели по браслету и в завершение водрузили на пес широкополую соломенную шляпу.
— Теперь готово! — Приговор Ренаты прозвучал как команда к старту.
Виктория, шествуя к фортепиано, мельком глянула на себя в зеркало и осталась довольна. Образ, созданный девочками, напоминал одновременно госпожу Беладонну из мультфильма про поросенка Фунтика и Страшилу из Страны Оз. Виктория воцарилась за фортепиано и соответственно новому имиджу томно вскинула руки над клавишами. Романс Глинки, исполненный полу-Беладонной, полу-Страшилой, пошел на ура.
— Еще, еще! — вопили девочки, устраиваясь в кресле, как в гнездышке.
Виктория спела «Не искушай», «Я встретил вас», «Эта темно-вишневая шаль» — публика ее не отпускала.
— Виктория Викторовна, миленькая, еще! — клянчила Рената.
Младшая же, боясь, что Виктории наскучило их развлекать, так разволновалась, что принялась яростно теребить подол собственной юбки.
Виктория величественно кивнула, как сделала бы уважающая себя Беладонна, и запела «Очи черные».
Девчонки кинулись танцевать. Вместо цыганских шалей в ход пошли полотенца. Сестры так чувствовали музыку, что Вика не могла не залюбоваться ими и, как дров в огонь, поддавала жару на форте.