Покаяние «Иуды»
Шрифт:
– Я, – начал было говорить Бизенко, но ударом кулака Марвана в скулу был опрокинут на пол.
Тут же на него набросился Слюнявый и с криком: «Падла, тебе, кто разрешал садиться за стол», – начал бить кулаками в лицо.
Пришедший в себя Бизенко ловко вывернулся из-под Слюнявого и, приподнявшись на колено, нанес ему в подбородок встречный акцентированный удар, от которого тот мгновенно сник и завалился набок. Взбешенные этим блатные тут же набросились на новичка и, вновь сбив его на пол, стали избивать ногами. Когда Бизенко потерял сознание, пришедший в себя Слюнявый, стал стягивать с него штаны, чтобы надругаться.
Эди крикнул:
– Марван,
– Мил человек, не впрягайся [17] , это тебя не касается, – выдавил из себя запыхавшийся Марван, – иначе тебе хана [18] .
– А сейчас посмотрим, так ли это, – выпалил Эди и буквально в несколько шагов оказался рядом с Марваном, который стоял около стола, наблюдая за тем, как Слюнявый и его сотоварищи пристраивали поперек скамейки головой вниз полуголого Бизенко.
17
Впрягаться – выступать в защиту кого-либо.
18
Хана – в данном случае скверное положение.
Марван среагировал на возникшую угрозу тем, что попытался ударить Эди ногой в пах, но промахнулся, и был сокрушен сильным ударом кулака в грудь, что вызвало бегство блатных с поля боя.
В этот момент резко распахнулась дверь, и в камеру с криками: «Всем стоять!» – вбежало пятеро надзирателей с какими-то самодельными резиновыми дубинками [19] в руках. После такой команды, к удивлению Эди, с коек попрыгали на пол даже те зэки, которые до этого спали или делали вид, что спят.
19
Палка резиновая на вооружении официально была принята только в 1989 году. Ею широко пользовались сотрудники отрядов милиции особого назначения (ОМОН), созданные в 1987 году при УВД для охраны общественного порядка во время митингов и демонстраций.
Бросив беглый взгляд на окровавленного Бизенко, пытающегося одеться, блюстители порядка с вопросами: «Что здесь произошло, кто его избил?» – отчего-то угрожающе стали надвигаться на Эди, стоящего неподалеку от стола. Но их остановил пострадавший, указав на Марвана и Слюнявого.
– А этот, что тогда здесь делает? – грубо спросил один из надзирателей у Бизенко, указывая дубинкой на Эди.
– Хотел помочь мне.
– Этот поможет, если кого надо ограбить, убить, – с ненавистью в голосе бросил в сторону Эди тот же надзиратель. – Помощника из себя строишь? Мы-то знаем, какой ты помощник. Но ничего, напомогаешься в зоне не один десяток лет, если вышку не дадут.
«Быстро же информация о моих «преступных делах» дошла сюда, – подумал Эди, – если он так сильно возненавидел меня, даже больше, чем Бизенко, который воткнул нож человеку под самое сердце. Возможно, этот надзиратель доводится родственником кому-нибудь из инкассаторов, иначе чего бы он так скалился? Молодец Карабанов, оперативно работает. И главное, ко времени озвучена такая лестная оценка моей скромной персоны». Но ход его мыслей перебил голос Бизенко.
– Он и на самом деле пытался их остановить.
– У тебя больше никто и ничего не спрашивает, заткнись, урод, ты не лучше его,
Не в меру разгоряченного надзирателя остановило только появление в камере перетянутого скрипучей портупеей старшего лейтенанта, который потребовал немедленно прекратить весь этот «сыр – бор» и заняться оформлением факта избиения сокамерника, после чего Бизенко, Марвана и еще одного из блатных куда-то увели. Затем тот же офицер приказал заключенным сохранять установленный в изоляторе порядок, если не хотят, чтобы по ним прошелся резиновый каток.
Покивав, как все, головой, что должно было означать, мол, все понятно и отступлений от арестантского режима не будет, Эди прошел к своей койке и лег. Голову будоражили возможные варианты дальнейших действий, которые в сочетании с только что происшедшими событиями, извлекли из памяти изречение Гитлера о том, что чем больше я узнаю людей, тем больше люблю собак.
Это изречение часто приводил на своих семинарских занятиях один из преподавателей Эди, аргументируя свою позицию относительно того, что любому человеку присущи слабости и потому нужно тщательно проверять тех, кто становится в чекистский строй, чтобы не допустить в него ненадежных и негодных к суровой государственной службе. И вот сейчас, размышляя над тем, что происходило в камере и слушая нравоучения, теперь уже звучавшие из уст представителя закона, Эди заключил, что при всем том преступном, что связано с жизнью бесноватого фюрера, в наблюдательности ему не откажешь.
Тем временем, сделав еще ряд наставлений и убедившись, что его слова дошли до сердца и ума каждого зэка, офицер-воспитатель покинул камеру с чувством исполненного долга, не забыв при этом окинуть ее проницательным взглядом через форточку уже закрытой двери.
Не прошло и тридцати минут после того, как смолкли его гулкие шаги в коридоре, как в камеру вернули Бизенко, уже отмывшегося от крови. Смазанные йодом кровоподтеки и ссадины придавали его лицу воинственный вид. В его движениях и поведении не было даже намека на то, что он подавлен случившемся. «Иуда» даже головы не повернул в сторону блатных, начавших сразу же после его появления в камере грозить ему повторным избиением. Более того, он предложил им приступить к делу не откладывая, иначе посчитает их трепачами, чем вызвал с их стороны бурю сквернословия. Они были остановлены окриком Долговязого, к которому в отсутствие Марвана, по всей вероятности, отошло старшинство над ними.
Бизенко же, между тем, подобрал с пола свои вещи и присел на скамью, как бы соображая, а что ему дальше делать. Посидев в одной позе несколько минут, резко встал и направился в сторону Эди.
– Вы спите? – спросил он, подойдя к его койке.
– Разве при таких делах можно уснуть, – устало ответил Эди, присаживаясь.
– Если не возражаете, я расположусь на одной из этих, – вопросительным тоном произнес Бизенко, показывая рукой на пустующие койки.
– Выбирайте любую на свой вкус, меня и от своей тошнит.
– Тогда я на этой, что по соседству…
– Занимайте, если не вы, то завтра кто-нибудь другой это сделает, – не дал ему договорить Эди.
– Вот спасибо, – доброжелательно произнес Бизенко и начал расстилать постель.
– Даже странно как-то слышать это волшебное слово здесь, – ухмыльнулся Эди.
– Как впрочем и то, что вы заступились за совсем незнакомого человека, – подметил Бизенко, натягивая серого цвета наволочку на так называемую поролоновую подушку.
– У меня с ними свои счеты.