Покер с акулой
Шрифт:
– Не троньте, разобьете! Сама помою.
Но ей катастрофически некогда, и сегодня очень удачный день, чтобы навести чистоту.
Минуты через две мне надоело носить вазочки и масленки по одной в ванную. Я взяла наволочку и аккуратно принялась складывать туда посуду. Сейчас осторожно оттащу все разом…
Вдруг за спиной прогремел голос:
– А ну, паскуда, руки за голову и слазь с табуретки.
От неожиданности мои ладони разжались, и прехорошенький самоварчик упал на пол. На пороге кухни стояло несколько
– Кто вы? – залепетала я, пытаясь удержаться на шаткой табуретке. – Как сюда попали?
– Ну и наглая, – буркнул один.
– Облом у тебя вышел, – добавил второй, – квартирка на пульт подключена, собирайся в отделение.
– Фу, – вздохнула я, – все в порядке, ребята, я живу тут, просто забыла охрану снять, когда вошла.
– А зачем посуду в мешок складываешь? – поинтересовался один, рыжеволосый и конопатый.
– Решила вымыть.
– Ага, – хихикнул другой, толстый и довольно неуклюжий, – надо же такой дурой быть, красивые, дорогие вещи в мешке до ванной тащить.
– Паспорт предъявите, – велел рыжий.
– Видите ли, его нет.
– Да? – издевательски спросил толстяк. – Дома документики не держим?
– Я развелась с мужем и обратилась в паспортный стол с просьбой обменять паспорт.
– Имя, отчество, фамилия, – велел рыжий.
– Романова Евлампия Андреевна.
Мент схватил телефон и велел:
– Ну-ка быстренько справочку на Евлампию…
– Стойте, стойте, – завопила я, – по документам я – Ефросинья.
– С ума сойти, – вспылил толстяк, – ты нас совсем за идиотов держишь! Стоишь на кухне с мешком дорогой посуды, документов не имеешь и собственного имени не помнишь! Слезай, пока по-хорошему разговариваем!
Вздохнув, я слезла с табуретки и покорно дала себя увести. Скоро явится Катя, прибегут дети, и недоразумение выяснится. Все равно мне никто не поверит, хотя я говорю чистую правду. Не так давно Сережка принес французскую кинокомедию, и мы обхохотались, глядя на злоключения главного героя. Он ждал гостей, поставил в духовку утку, завел таймер на полвосьмого и поехал в магазин за вином. Как на грех, из близлежащего цирка сбежал слон и сел на крышу его малолитражки, посидел несколько секунд и убежал, а парень остался в изуродованном автомобиле. Приехали спасатели, достают несчастного и спрашивают:
– Как вы так разбили машину?
Водитель преспокойно отвечает:
– На крышу сел слон.
Дело происходило в центре Парижа, и спасатели тут же вызвали психиатрическую перевозку. Бедный мужик отбивается, кричит:
– Отпустите, сейчас утка позвонит в полвосьмого!..
Но никто ему не поверил, а ведь он твердил святую правду. И слон сидел, и утка звонила…
В отделении меня затолкали в пустой обезьянник. Минуты текли томительно, наконец в конце коридора раздался раздраженный Катин
– Немедленно отдавайте Лампу.
– Мы не брали у вас никакой лампы, – отвечал мужчина.
– Евлампию отпускайте, – велела Катя.
– Но она была без документов, в грязном костюме, с мешком посуды, да еще в квартире с неотключенной сигнализацией, – оправдывался некто, гремя ключами.
– Безобразие, – выкрикивала Катерина, – по-вашему выходит, ей следовало на кухне в бальном платье топтаться!
– Ну документов-то нет, – продолжал оправдываться мужик.
Дверь распахнулась, Катерина влетела в холодную комнату и, увидев меня сидящей на полу в углу, всплеснула руками:
– Ну не свиньи ли! Даже стула нет! У вас что, люди вот так и проводят время в грязи?
Милиционер хмыкнул, но ничего не сказал. Я кряхтя поднялась на ноги и примирительно заметила:
– Ладно, не кипятись, они выполняли свой долг, а если бы и впрямь воровка попалась?
– Уж больно ты добрая, – шипела Катерина, волоча меня за руку по коридору.
Возле дежурного она притормозила и велела:
– А ну быстро доставайте машину! Привезли сюда ни в чем не повинного человека зимой в одном тонюсеньком костюме, как она теперь домой пойдет, по морозу, голая!
Дежурный поднял голову и вежливо сказал:
– Ну, положим, я никого не привозил, а машин нет.
– Черт-те что, – продолжала кипеть подруга.
– Катюня, ты такси поймай, – посоветовала я, – а я здесь посижу пока.
Катюша выскочила на улицу, хлопнув дверью так, что с потолка на стол посыпалась штукатурка. В коридор ворвался холодный декабрьский ветер. Я поежилась и попросила дежурного:
– Сейчас Катя вернется, скажите ей, что я сижу вон там, на стульях у кабинета, а то у двери холодно.
Лейтенант кивнул. Я пошла вглубь и устроилась на твердом и жутко неудобном сиденье. Очень не люблю тосковать просто так на одном месте, без дела.
Внезапно по коридору с топотом понеслись милиционеры, они влетели в расположенный передо мной кабинет, и оттуда послышались крики, стук и звон.
Не успела я испугаться, как дверь распахнулась, и менты выволокли в коридор парня. Лицо несчастного покрывали ссадины, из разбитой губы тоненькой струйкой стекала кровь. Молодой человек упирался что было сил и кричал:
– Пустите, сволочи, гады, дряни, пустите, менты позорные! Не убивал я ее, не убивал…
Конвойные, сопя, пытались справиться с юношей. Но худощавый арестованный оказался неожиданно сильным и вертким. Он ужом извивался в руках державших его людей и вопил на одной ноте:
– Не убивал, не убивал…
Потом его глаза сфокусировались на мне, и он перешел на визг:
– Скажите немедленно моему отцу, Федору Бурлевскому, немедленно скажите… Здесь издеваются, смотрите, что со мной сделали, телефон…