Покер с акулой

Донцова Дарья

И он принялся выкрикивать цифры. Один из милиционеров довольно сильно пнул несчастного.

– Не смейте его бить! – возмутилась я.

Но менты не обратили на меня никакого внимания. На помощь к ним подбежали несколько человек в штатском и быстро-быстро поволокли рыдающего парня в глубь отделения. Послышался лязг замка, я уставилась на капли крови, ярко выделявшиеся на светлом линолеуме.

– Неприятная сцена, – раздался голос.

Возле кабинета стоял мужчина лет сорока, тот самый, что выпускал меня из обезьянника.

– Да уж, – вздохнула я, – порядки тут

у вас, однако. То невиновную женщину арестовываете, то заключенного бьете.

Мужчина сел возле меня и вытащил сигареты.

– Разрешите?

Скажите, какой джентльмен! Я кивнула.

– Меня зовут Илья Николаевич, – представился он.

– Очень приятно, Евлампия Андреевна.

– Так вот, уважаемая Евлампия Андреевна, вас никто не арестовывал.

– Как это?

– Просто задержали для выяснения личности, и я приношу свои извинения. Попытайтесь понять, нашими сотрудниками руководили лучшие чувства.

– Да уж, хорошо хоть не поколотили, как этого несчастного заключенного.

– Во-первых, он не заключенный, а подследственный, – пояснил Илья Николаевич, – во-вторых, он убил молодую женщину с особой жестокостью, просто перерезал горло, как барану, а в-третьих, никто его не бил. Сам ударился мордой о стол, пьян был, ничего не помнит!

Я усмехнулась, слова об «унтер-офицерской жене, которая сама себя высекла» были мне хорошо знакомы с детства.

– Он правда сын Бурлевского?

– К сожалению, – вздохнул Илья Николаевич.

– Лампа, – завопила Катерина, – машина ждет!

Я побежала на зов, судорожно повторяя про себя телефон, который выкрикнул парень.

Дома первым делом я стянула воняющий чем-то кислым костюм и, надев халат, вышла на кухню. Там пила чай довольно полная девушка с красивыми белокурыми волосами.

– Вот, – велела Катюша, – знакомься, это Валентина, впрочем, можно звать ее просто Тина. Поживет пока у нас недельку-другую.

Тина подняла большие томные карие глаза и улыбнулась. Обычно люди от улыбки хорошеют, но эта девушка стала похожа на гиену. Круглые щеки, тонкие губы и довольно большие уши. Мне она сразу не понравилась. Интересно, кто такая?

Желая узнать подробности, я вошла в спальню к ребятам и спросила у Юли:

– Кого к нашему берегу прибило?

Девушка вздохнула:

– Понятия не имею! Катерина привела ее с собой.

Подробности мы узнали только около полуночи, когда гостья спокойно заснула.

– Тина отправилась в Москву на заработки из Кашинска, – принялась разъяснять Катюша, – нанялась делать ремонт, и тут ей стало плохо.

– Она строитель? – поинтересовалась Юля.

– Нет, учительница младших классов. Только в Кашинске безработица, вот ее подруги и подбили обои клеить.

– Странно, – протянул Сережка, – раз больная, чего поехала.

– А она не знала о болезни, – бестолково объясняла Катя, – первый раз приступ случился. Мы оказали помощь, но идти ей некуда. Подружки уже уехали, родственников или знакомых в Москве нет.

– Пусть домой отправляется, купим билет, – влез Кирюшка.

– Ты бы спать шел, – велела Юля.

– Обязательно купим билет, – кивнула

Катя, – только она еще очень слабая, может не доехать. Пусть недельку у нас поживет.

– Катя в своем репертуаре, – фыркнула Юля, – надеюсь, эта убогая не задержится у нас на год, как баба Маня, которую ты тоже на пару деньков из жалости приволокла.

– Еще Зина, которая все время после завтрака громко рыгала и в туалете воду не спускала, – вздохнул Сережка.

– А Наташа, – захихикал Кирюшка, – помните Наташу?

– Еще бы, – прошипела Юлечка, – как не помнить! Бегала по коридору в одном халатике до пупа и перед Сережкой голым задом вертела!

Я промолчала. Между прочим, меня Катя тоже подобрала на улице, когда я, желая покончить с собой, прыгнула под ее «Жигули». Так что не имею никакого морального права осуждать других. Хотя упитанная, даже толстая Валентина с делано сладкой улыбкой мне совершенно не понравилась.

В понедельник, когда все разбежались, я заглянула в комнату к гостье. Та мирно спала, выставив из-под одеяла не слишком чистую ногу.

На кухне было тепло, собаки и кошки толкались возле плиты, ожидая раздачи завтрака. Быстренько накормив и тех и других, я посмотрела на часы – девять. Модный продюсер, наверное, мирно почивает в кроватке… Делать нечего, придется разбудить. Но в трубке неожиданно прозвучал бодрый голос:

– Слушаю.

– Господин Бурлевский?

– Да.

– У меня есть сообщение от вашего сына.

– Говорите.

– Желательно при личной встрече.

– Приезжайте, Орликов переулок, до одиннадцати успеете?

– Обязательно.

Бурлевский мигом отключился, я бросилась одеваться. Потом окинула глазом мойку, забитую доверху грязной посудой, и написала записку: «Валентина, будьте добры, уберите на кухне!»

Орликов переулок находится недалеко от станции метро «Красные Ворота». Когда-то она называлась по-другому – «Лермонтовская». Интересно, чем не угодил великий поэт новым властям? Походив немного по кривым старомосковским улочкам, я неожиданно вышла на нужный дом, большой, явно построенный в начале века. В подъезде – невероятная красота. Прямо от дверей вверх по широкой, похоже, мраморной лестнице идет красная дорожка. У ее подножия высятся кадки с пальмами, сбоку – стол, за которым сидит безукоризненно одетый парень. Серый костюм, светлая сорочка, подобранный в тон галстук, лацкан украшает значок «Студия ФеБу».

Значит, Бурлевский дал мне адрес офиса, а не квартиры.

– Вы к кому? – крайне вежливо, но настороженно поинтересовался охранник.

– Я договорилась с господином Бурлевским…

– Да-да, – закивал парень, – второй этаж, комната 24.

Я потопала по дорожке, оставляя черные следы.

Коридор второго этажа тоже оказался застлан ковром, но на этот раз зеленым. Мои сапоги успели оставить всю грязь на лестнице, и нежно-салатовое покрытие осталось чистым. Двадцать четвертая комната представляла собой огромное помещение, одну из стен которого сплошь занимали фотографии эстрадных артистов с нежными надписями и клятвами в вечной дружбе. Я невольно стала читать автографы.