Покидая мир
Шрифт:
Очнувшись, я поняла, что наступило следующее утро. Я лежала в постели — связанная. Рядом дежурила молоденькая медсестра. Когда она увидела, что я пришла в себя после того, чем они меня накачали накануне, на лице у нее отразилась мука.
«Я вернусь через минутку», — шепотом пообещала она.
Я лежала, глядя в потолок, твердя себе: Ничего этого нет…и одновременно понимая, что мой мир только что был полностью разрушен. Спустя несколько минут сестра вернулась в сопровождении врача, спокойного мужчины лет пятидесяти пяти, и какой-то очень сосредоточенной на вид женщины такого же возраста. Мужчина назвался доктором Мартином и сообщил, что пришедшая с ним женщина — миссис Потхолм, которая будет моим медико-социальным работником. Медико-социальный
«Мисс Говард… Джейн… — начал доктор тихим голосом, почти шепотом. — Эмили вчера вечером скончалась, не приходя в сознание, еще до прибытия в больницу. Сегодня рано утром было произведено вскрытие, причиной смерти признаны множественные и массивные травмы позвоночника, а также черепно-мозговые. Я это вам сообщаю, чтобы вы знали, что смерть Эмили была мгновенной. Она не мучилась. Я полагаю…»
Но я уже не слышала его, я отвернулась и принялась выть. Женщина, медико-социальный работник, пыталась заговорить со мной, но я не слышала ни слова. Она, кажется, пыталась меня утешать. Но я не хотела утешений. Я хотела только выть.
Тогда — бум! — снова укол в предплечье… и я отключилась.
Проснулась я ночью, а рядом с кроватью сидела моя лучшая подруга Кристи.
«Как ты сюда попала?» — спросила я шепотом.
«Похоже, ты меня внесла в свои документы по медицинской страховке как человека, с которым следует связываться в экстренных случаях. Вот они мне и позвонили, а я купила билет на ближайший самолет до Бостона и…»
Она заплакала. Слезы ручьями текли по ее щекам. Она хотела быть со мной сильной, но ничего не вышло. Никогда в жизни я не видела, чтобы Кристи плакала — она всегда была на редкость выдержанной. А вот, представьте, она плачет и требует, чтобы сестра немедленно сняла эти чертовы ремни с моих рук, а потом обнимает меня, прижимает к себе и вытирает мне глаза… и сама ревет в три ручья с полчаса, не меньше.
Приблизительно через час — после беседы с медико-социальным работником — мне позволили увидеть Эмили. Она была в морге, но миссис Потхолм сообщила, что ее переместят в «комнату для прощаний», где я смогу «провести с ней столько времени», сколько захочу.
Помню, как мы с Кристи и миссис Потхолм идем по коридору к «комнате для прощаний», как подходим к тяжелой двери, которая распахивается, как у меня подкашиваются ноги, а Кристи меня поддерживает и говорит: «Ты должна это сделать. Этого не избежать. Но я буду с тобой рядом».
Потом миссис Потхолм открыла и придержала для нас дверь, мы вошли, и…
Замолчав, я подняла глаза на Верна. Он сидел не шелохнувшись. За окном повалил густой снег, видимость была нулевая. Весь мир исчез.
Я продолжила:
— Она лежала на маленькой каталке, по плечи укрытая простыней. Все говорят, что мертвые похожи на спящих. Но я смотрела на свою чудесную доченьку и могла думать только об одном: «Она ушла, она никогда больше не откроет глазки и никогда не скажет мне, что боится темноты, и не попросит, чтобы я ей почитала сказку на ночь, и…»
Я смотрела на Эмили, и мне некуда было деться, некуда скрыться от реальности произошедшего. На лбу у нее был огромный синий кровоподтек, сбоку на шее глубокая рана. Я взяла ее руки в свои — они были как лед. Я думала, что опять потеряю сознание, но что-то со мной произошло в это мгновение. Шок… наверное, это так называется… но это было глубже, чем просто шок. Потрясение такой силы просто затягивает вас в омут…
Глубокий, протяжный вдох, помогающий обрести равновесие.
— Вечером меня выпустили
Нет, я не впала в очередную истерику. Потрясение погружает человека в какой-то своеобразный ступор. Я просто просидела там больше часа. Кристи была рядом, ничего не говорила… потому что сказать было нечего. Она попробовала уговорить меня поесть и сумела-таки заставить меня принять лекарства, которые выписали в больнице. Уложив меня, она и сама без сил повалилась на диван… потому что, как мне кажется, моя дорогая подружка не спала больше двух суток.
Но таблетки не подействовали. Я не спала, просто лежала, глядя в потолок и зная, что мне осталось только одно — умереть. Эта идея захватила меня и целую ночь занимала мои мысли — в сочетании с ужасными мгновениями, когда все произошедшее вновь проносилось в памяти, и с безумной, все нарастающей уверенностью, что если я окажусь на месте происшествия, то все еще можно изменить. Можно повернуть время вспять, так что моя дочурка сумеет отскочить прочь от проклятой мостовой, и мы пойдем домой вместе…
Поэтому я встала, натянула поверх ночной рубашки платье, взяла ключи от машины и ушла из дому. Это было среди ночи — я доехала по пустым улицам до того самого перекрестка в Кембридже, до того места, где все случилось. Примчавшись, резко затормозила, вышла, села на мостовую и…
Единственное что я помню, это ощущение падения. Падения в… бездну? В бездонную пропасть? Не знаю. Знаю только, что просидела я так очень долго… пока не подъехали на джипе двое копов, попытались поговорить со мной, а так как я не отвечала, вызвали подмогу и…
Меня отвезли в психиатрическое отделение больницы, чтобы понаблюдать до утра. В машине они нашли мой домашний телефон. Позвонили Кристи. По словам психиатра, который отдал меня ей на поруки, такое поведение очень типично для тех, кто теряет «любимого человека» в результате катастрофы — вернуться на это место в надежде, что…
Я опять замолчала. Потом продолжила:
— Не буду подробно описывать вам похороны. Один мой давнишний приятель по колледжу стал унитарианским священником, он и провел церемонию. Народу было немного — несколько коллег по университету Новой Англии, кое-кто из Гарварда, няня, родители детей из сада, а также жена и дочь таксиста, сбившего Эмили. Они плакали, по-моему, больше, чем мы все. После похорон… знаете, я с тех пор никогда больше не была на могиле дочери, просто не могла. Эти женщины передали Кристи письмо с соболезнованиями. Я его так и не прочитала. Не смогла. Но Кристи поговорила с женой. На таксиста — звали его мистер Бабула — случившееся произвело неизгладимое впечатление, шок был таким, что он уволился с работы, сидел на валиуме или еще каких-то транквилизаторах, не выходил из дому…
Однако он ехал слишком быстро. Так сказали Кристи в полиции. Его уже дважды штрафовали за превышение скорости. И против него намеревались выдвинуть обвинение. И…
Новая пауза.
— Все это время велись поиски отца Эмили. Но безрезультатно. Розыском занималась полиция. Мой юрист. Даже кое-кто из его так называемых деловых партнеров. Убегая от кредиторов, он лег на дно и зарылся очень уж глубоко. От этого урода не было слышно ни слова. Пока не… Но я забегаю вперед. После похорон мой начальник сказал, что готов дать мне длительный отпуск «по семейным обстоятельствам», если я захочу. Через пять дней я вернулась на работу. Всем это показалось странным, но я просто не знала, куда еще себя девать. Я будто действовала на каком-то своеобразном автопилоте, но не могла ничего осмыслить. Кристи вернулась к себе в Орегон. Я заперла дверь в комнату Эмили и запретила себе туда заходить. Я вела занятия. Встречалась со своими студентами. Избегала своих коллег. Казалось, я функционирую нормально… но только на вид, у меня же день ото дня крепло чувство, будто я нахожусь в железобетонном туннеле. Чувство заточения мне, в общем-то, не мешало, но туннель был очень тесным. Выхода из него не было. И не было обнадеживающего света в конце. Зато эта бредовая мысль не выходила у меня из головы — если уж я способна смириться с заточением в туннеле, то как-нибудь смогу справиться и с остальным, смогу существовать дальше…