Покинутый
Шрифт:
Я вынул шпагу. Остановился у двери Реджинальда, глянул по сторонам и уже собрался вышибить дверь пинком, когда вдруг понял, что она приоткрыта. Я пригнулся и толкнул ее, и она, скрипнув, отворилась.
Посреди комнаты, одетый, стоял Реджинальд. Верный привычке соблюдать этикет, он оделся, чтобы встретить своих убийц. Вдруг на стене мелькнула тень — от фигуры, притаившейся за дверью. Не дожидаясь, пока ловушка сработает, я протаранил дерево двери шпагой, услышал душераздирающий вопль и отступил — дверь закрылась под тяжестью тела последнего охранника, прижатого к ней. Он смотрел на торчавшую из его
— Хэйтем, — хладнокровно произнес Реджинальд.
— Это последний? — спросил я, нахохлившись, потому что у меня перехватывало дыхание. Умирающий за моей спиной снова шаркнул ногами, и я понял, что это Дженни и Холден пытаются войти и снаружи толкают его изгибающееся тело дверью. Наконец с последним кашлем он умер, тело соскользнуло с клинка, и Дженни с Холденом ворвались в комнату.
— Да, — кивнул Реджинальд. — Теперь моя очередь.
— Моника и Лусио в безопасности?
— Да, в своих комнатах, по коридору.
— Холден, не могли бы вы оказать мне любезность? — спросил я через плечо. — Посмотрите, пожалуйста, они действительно целы и невредимы? От этого будет зависеть, сколько лишних пинков причитается мистеру Берчу.
Холден оттащил от двери тело охранника, сказал: «Да, сэр» и вышел, затворив за собой дверь с демонстративной уверенностью, что не ускользнуло от Реджинальда.
Реджинальд улыбнулся. Долгой, медленной, печальной улыбкой.
— Все, что я делал, я делал на благо Ордена, Хэйтем. На благо всего человечества.
— За счет жизни моего отца? Ты уничтожил нашу семью. Неужели ты думал, что я не узнаю об этом?
Он грустно покачал головой.
— Мой дорогой мальчик, как магистр, ты должен уметь принимать трудные решения. Разве я не учил тебя этому? Я помог тебе стать магистром Колониального Обряда, понимая, что и там тебе придется принимать такие решения, и веря, что ты способен на это, Хэйтем. Решения, которые необходимо принимать на пути к высшей цели. В стремлении к идеалам, которые ты разделяешь, помнишь? Ты спрашиваешь, думал ли я, что ты все узнаешь? И мой безусловный ответ: конечно, да. Ты изобретательный и упрямый. Я сам учил тебя этому. Я должен был учитывать вероятность того, что в один прекрасный день ты узнаешь правду, но я надеялся, что когда этот день настанет, у тебя уже выработается по-настоящему философский взгляд. — Его улыбка была натянутой. — Но приняв во внимание число жертв, я вынужден разочароваться на этот счет, разве нет?
Я сухо рассмеялся.
— Да, Реджинальд, да. Разочаруйся. То, что ты сделал, это извращение всего, во что я верю, и знаешь, почему? Ты это сделал не с помощью наших идеалов, а обманом. Как мы можем зажечь веру, если в наших собственных душах ложь?
Он в раздражении покачал головой.
— Да будет тебе нести эту наивную чушь. Я бы еще понял это, когда ты был молоденьким адептом, но теперь-то? На войне мы делаем все, чтобы обеспечить победу.
И значение имеет только то, что мы сделаем с самой победой.
— Нет. Мы должны делами подтверждать то, что проповедуем. А иначе наши слова ничего не стоят.
— Да в тебе говорит ассассин, — он удивленно вздернул брови.
Я пожал плечами.
— Я
Близко от меня я слышал дыхание Дженни, влажное, прерывистое, а теперь и учащенное.
— Ах, вон оно что, — в его голосе была издевка. — Ты воображаешь себя миротворцем.
Я промолчал.
— И думаешь, что можешь изменить порядок вещей? — усмехнулся он.
Но ответила ему Дженни.
— Нет, Реджинальд, — сказала она. — Он думает убить тебя, чтобы отомстить за все, что ты с нами сделал.
Он повернулся в ее сторону, словно впервые заметил ее присутствие.
— О, как поживаете, Дженни? — спросил он, чуть задрав подбородок, и добавил неискренне: — Я вижу, вы еще не увяли от времени.
У нее вырвался какой-то придушенный рык. Краем глаза я заметил, что рука с ножом угрожающе двинулась вперед. Он тоже это видел.
— Ну, как, — продолжал он, — с пользой ли ты провела время в наложницах? Мне даже представить трудно, сколько разных стран ты повидала, сколько народов и разных культур…
Он провоцировал ее и достиг своей цели. С яростным воплем, рожденным годами покорности, она бросилась на него, чтобы искромсать ножом на куски.
— Нет, Дженни! — крикнул я, но уже поздно, потому что, конечно, он был готов к ее нападению. Она сделала именно то, что ему требовалось, и когда она оказалась в пределах досягаемости, он выхватил собственный кинжал — спрятанный, должно быть, на спине за поясом — и, уклонившись от ее ножа, с легкостью нанес мощный встречный удар. Она взвыла от боли и негодования, а он вывернул ей запястье, заставив выронить нож, а предплечьем захватил ей шею так, чтобы кинжал оказался возле ее горла.
Через плечо он скосился на меня, и глаза его весело блеснули. Я стоял, как пружина, готовый прыгнуть, но он ткнул ей в горло клинком, и она всхлипнула, тщетно пытаясь обеими руками разомкнуть захват.
— Э-э-э, — предостерег он, все так же удерживая у ее горла клинок и уже обходя меня стороной. Он тащил ее к двери, но выражение его лица сменилось с торжествующего на злобное, потому что она начала драться.
— Не дрыгайся, — сказал он сквозь зубы.
— Делай, как он говорит, Дженни, — попросил я, но она выкручивалась у него в руке, взмокшие от пота волосы прилипли у нее к лицу, как будто она была до такой степени возмущена его объятиями, что скорее согласилась бы зарезаться, чем провести хотя бы еще одну секунду в этой близости. Да она и порезалась — по шее у нее стекала кровь.
— Дрыгнись еще, девка! — рявкнул он, теряя самообладание. — Сдохнуть хочешь, черт бы тебя побрал?
— Лучше сдохнуть, чтобы мой брат прикончил тебя, чем дать тебе смыться, — шипела она и продолжала борьбу.
Короткими взглядами она указывала мне что-то на полу. Неподалеку от них лежало тело охранника, и куда она тянет Реджинальда, я понял всего на секунду раньше, чем она достигла цели: Реджинальд попал отставленной ногой в труп и остался без опоры. Всего на какой-то миг. Но этого было достаточно. Дженни с истошным криком рванулась назад, Реджинальд споткнулся, потерял равновесие и от резкого толчка врезался в дверь, из которой все еще торчал клинок моей шпаги.