Поклонись роднику
Шрифт:
— Ну и что скажете? — обратился к ним Логинов.
— А чего сказать? Садись, Алексей Васильевич, выпей за компанию, — тотчас ответил Сашка и налил самогонки в стопку, поданную хозяйкой. — Мы ведь что, пообедать, это самое, зашли. Не беспокойся, потом наверстаем.
— Ага, пообедать, — поддакнул Баранов.
— Не обедать, а пить вот эту бурду вы зашли. Как не совестно?! В посевную каждый час дорог, неужели не понятно! Почему Силантьев в поле, а вы рассиживаете здесь? — сыпал вопросами Логинов.
— Ему всегда много надо.
— А вам меньше? Так вот, сегодняшний
Сашка Соловьев еще пытался оправдываться, даже пошучивал. Баранов не поддержал его, надернул кепку и тронул приятеля за руку:
— Ладно, молчи уж, пошли.
Досталось и хозяйке.
— А ты, Августа Ивановна, прекрати спаивать механизаторов в такую ответственную пору.
— Пришли, просят, дескать, до магазина далеко, ну как им откажешь? Може, дров привезут. Ведь свой народ, не прохожие какие, — объяснялась Бакланиха, то разводя руки, то прижимая их к груди и бросая беспокойные взгляды на стол.
Логинов приподнял за горлышко бутылку с остатками мутноватой жидкости, предупредил:
— Если не прекратишь заниматься вот этим делом, в следующий раз приду с участковым.
— Алексей Васильевич, батюшка, да у меня и оставалась тока эта бутылка с прошлого году: валяй, хошь, сичас проверь…
Не дослушав лживых оправданий хозяйки, Логинов вышел на улицу и глубоко хватанул ртом свежий воздух, точно в избе ему затрудняло дыхание. Бакланиха, прильнув к окну, потревоженно смотрела ему вслед. К такому строгому обращению она не привыкла, поскольку от прежнего директора никакого взыску не было.
Утром Николай Баранов выкатил со двора видавший виды «Ковровец», принялся снимать и промывать карбюратор. Пока возился с мотоциклом, выбежали ребятишки, их у него трое, все еще ходят в садик, все кудрявые, в мать, и, вероятно, за это да еще по фамилии в селе их прозвали смешно и ласково — Баранчики. Присели на корточки вокруг мотоцикла, с интересом наблюдали за действиями отца, младший начинает рыться в инструменте.
— Шурик, не трогай — перепачкаешься.
Вот и второй подобрался к приподнятому над землей колесу, крутит его.
— Я кому сказал? Попадут пальцы в спицы.
Старший смирно посапывает, пустив сопельку до губы: вдумчивый, смышленый парень, кажется, возьмет и подскажет, в чем загвоздка.
Вышла жена Валентина, постояла на крыльце, повязывая белый платок: очень он подходил к ее смуглому чернобровому лицу, к темным вьющимся волосам. Что говорить, баба заметная, мужики на нее поглядывают, да и сама она блудлива. Вероятно, последним в селе Николай узнал, что жена погуливает с Никаноровым, не зря тот перевел ее из доярок в заведующие складом: работенка не пыльная. Был грех, был и скандал, но что поделаешь, не разводиться же, раз нажили троих детей. К счастью, Никаноров уехал из села.
— Дверь запирать? — спросила Валентина.
— Сам запру.
— Ребятки, пошли! — позвала она сыновей, и те направились вместе с ней в садик, расположенный в новой части села.
Жить бы без горя при такой полноценной семье, если бы не этот изъян в
В последний день сева Николаю Баранову потребовалось съездить из Еремейцева в мастерские. Оседлал мотоцикл, пригазовал в село и, пользуясь моментом, решил зайти к жене. Дверь склада оказалась запертой изнутри, железная поперечина была откинута на сторону. Что за чертовщина?! Поторкался — нет ответа. И только когда его облаяла собака, он обратил внимание на рыжего Пашкиного Тарзана, до этого беспечно валявшегося у входа. Точно ледяной водой окатили Николая, постоял ошеломленно и снова, на сей раз требовательно, ударил в дверь. Ее открыла Валентина, оробев при виде мужа.
— Ой, это ты! Чего вдруг?
— Я-то ничего, а вот ты что сидишь назаперти?
— Да так… Ушла в тот конец считать фуфайки да галоши, — врала Валентина и, стараясь совладать с собой, принялась лузгать семечки.
— Скажи, чего бы ради Пашкин кобель привадился тут у порога?
— Кто его знает?
Скоро ему надоело пытать жену вопросами, грохнул по обшарпанному столу кулаком, скомандовал неожиданно:
— Пашка, сучий сын, выходи!
— Да ты что?! Никого нет.
— Ах, нет! Сами найдем этого клиента.
Николай решительно шагнул за стеллажи, а в это время Пашка прошмыгнул в дверь, но был замечен.
— Стой, денной вор! — крикнул Баранов и, настигнув беглеца уже на улице, сбил его подножкой.
Едва успел тот приподняться, как получил хлесткий удар по зубам. Пашка парень нахальный, да и покрепче Баранова, а нелегко оказалось сдержать такой яростный напор. Дрались беспощадно, перекровенились, задышались, как петухи: сначала выкрикивали угрозы, после уж голосу не хватало. Валентина испуганно металась вокруг них:
— Коля, уймись ты наконец! Что вы делаете? Пашка, перестань! Ой, беда!
Ее не слушали, глухо топтали сапогами землю, загнанно дышали. Тарзан еще взбеленился, все хватал Николая за брюки, даже укусил раза два. Хорошо, хоть склад находится не на виду, за зернотоком. И все-таки на шум-гам прибежала тетка Дарья Копылова, у которой было какое-то чутье на подобные события. Смело вклинилась между драчунами, принялась совестить их:
— Опамятуйтесь! Что вы делаете — на убив бьетесь? Пашка, окаянная твоя сила, уймись! Кому сказала? Стой! Ой, батюшки!..
Ей удалось оттеснить Пашку. Николай, страшный в своем растерзанном виде, приступил к жене:
— Теперь твой черед.
— Коля, не надо! Коля, не виновата я! Это Пашка зашел и запер дверь, — Валентина пятилась от него в склад.
— Долго ли я буду терпеть твои проделки, зараза?!
И такая ненависть к жене вспыхнула в нем в эту минуту, что, кажется, кровь вскипела: схватил подвернувшуюся электроплитку, ударил ею Валентину по голове. Та упала и не шелохнется.
— Ой, что ты натворил! Ой, господи! Ой, Колька, бедовая твоя голова! Не насмерть ли зашиб? — запричитала, суматошно всхлопывая руками, вбежавшая Дарья.