Поколение А. Выпуск 1
Шрифт:
Началась подготовка к похоронам, процедура неприятная во все времена. В те годы в провинциальных городах не было агентов по оказанию ритуальных услуг. Все обязанности родственникам и друзьям приходилось делить между собой. В морге старушка сурового вида предупредила Алину: «Ваш безногий, но имейте в виду, приносите два ботинка и два носка. На том свете он будет ходить на двух ногах».
Все было сделано как положено. В морг отправлена одежда, заказаны катафалк и автобус. А еще оркестр, чтобы сыграл для отца в последний раз, возле дома. Ведь усопший так любил музыку.
Наступил тягостный день. Похороны были назначены на вечер пятницы. Ехать в морг за телом умершего вызвались
– Сергей-то на себя не похож!
– Лицо разбито, не узнать совсем.
– Да это и не он!
К женским голосам тут же примешался грубый мужской:
– Закрой рот, дура! На тебя поглядим, какая будешь в гробу лежать.
Спорщиков заглушил оркестр. При первых его звуках дочь схватилась за сердце, сын закрыл глаза платком. Едва умолкла музыка, налетел сильный ветер, хлынул дождь. Друзья и родственники поспешили в автобус. Процессия двинулась в сторону кладбища. В старом катафалке стоял противный сладковатый запах, и Алина, придя в себя, подумала: «Скорей бы все закончилось».
На кладбище с гроба снова сняли крышку, чтобы проститься с усопшим. Алина взглянула на брата. Возле него стояла соседка отца и что-то шептала на ухо. Семен внимательно слушал и хмурил брови. Затем он кивнул головой, и женщина решительно откинула покрывало с ног покойника. Алину едва успели подхватить под руки. В гробу, в одежде отца лежал умерший человек такого же возраста, роста и комплекции, с разбитым лицом и поцарапанными руками. Но это был не он. У покойника не было правой ноги. Воспользовавшись заминкой, водитель катафалка прыгнул в свою машину и уехал. Свою работу он выполнил, рабочий день окончен. Мужчины, посовещавшись, подняли гроб и стали затаскивать его в салон автобуса, невзирая на протесты водителя. Тот пытался объяснить, что он возит живых людей и не имеет права перевозить покойников, но его никто не слушал. Водитель оказался бессилен перед толпой решительно настроенных мужиков и с обреченным видом сел за баранку.
Приехали к моргу. Вечером пятницы найти там хотя бы дежурную санитарку, оказалось непросто. Наконец с трудом разыскали все ту же суровую бабку. Выслушав незваных гостей, та попыталась связаться с начальством, но безрезультатно. Решив взять ответственность на себя, бабуля открыла дверь в помещение морга, но предупредила: «Всех не пущу, только двоих. Идите, ищите своего». Иван и Валентин метнулись внутрь, но через некоторое время вернулись назад и развели руками: Сереги там нет. Люди замерли в растерянности. «Это что?» – кто-то наблюдательный кивнул в сторону вагончика, запертого на висячий замок. Оказалось, там лежат криминальные трупы. «Открывай!» – потребовали мужики у дежурной. У той не оказалось ключа. Кто-то поднял с земли камень, чтобы сбить замок, но бабка закрыла вагончик своим телом: «Не позволю!» Она сделала очередную попытку разыскать начальство – и опять впустую. Вечером пятницы найти кого-то было невозможно. Зато нашелся ключ. Те же два приятеля опять нырнули в хранилище трупов. Напряжение повисло в воздухе. Дочь безостановочно рыдала. Сын беспомощно сжимал и разжимал кулаки, не в силах достать сигарету, пока кто-то из родственников не протянул свою, прикуренную. «Нашли!» – донеслось из вагона.
Дальше все происходило как в кошмарном сне. На траве, возле морга мужчины голыми руками снимали одежду с одного покойника и тут же натягивали на другого. На белье красовались ужасные трупные пятна, и стоял невыносимый сладковатый запах. Затем гроб опять засунули в автобус,
С кладбища ехали молча. Хорошо, что поминки были организованы в квартире усопшего, в кафе отпущенное время давно бы истекло. Но и рассевшись за столы, люди не могли оправиться от шока. Ни у кого не хватало сил встать и произнести траурную речь. Поднялась Татьяна, племянница Сергея. Она мягко улыбнулась и негромко сказала: «Знаете, мне кажется, что Сергей Дмитриевич опять над нами подшутил». И выпила до дна, как положено на поминках. Остальные последовали ее примеру, и напряжение понемногу стало спадать.
Утром Семен и Алина приехали на кладбище проведать отца. Ярко светило солнце, и вчерашние события уже не казались таким кошмаром. Они помянули папу, посовещались между собой и решили не предъявлять никому претензий. Судиться, раз за разом пересказывать и заново проживать день похорон ни у кого из них не хватит сил. Пусть это и правда останется в памяти как последняя шутка отца.
Тем не менее в маленьком городе слухи распространились быстро. Этот случай не остался незамеченным. Поговаривали, что в морге кого-то наказали. То ли премии лишили, то ли выговор объявили. Что это было: разгильдяйство, халатность, безответственность? А может, просто у виновных было такое же хобби, как у Сергея.
Ольга Биченкова
О себе данных не даю. Моя проза отчасти автобиографична, а отчасти – плод вымысла. К моим стихам у меня с шестнадцати лет выбран эпиграф из Ходасевича:
Люблю людей, люблю природу,Но не люблю ходить гулять,И твердо знаю, что народуМоих творений не понять.Засим все. С неизменным уважением к коллегам по цеху и читателям,
Лев Толстой, папа, желтая тарелочка и красные сливы
Мой отец старался воспитать нас в толстовском духе. Возможно, так он выражал свой протест против современной ему советской жизни. Каждый божий день он зачитывал нам по семь глав «Евангелия от Льва» и какой-нибудь безобразный детский рассказ Льва Толстого. Мама плакала, но спорить с папашей было бесполезно. Как и Лев Николаевич, он был человеком упертым.
Однажды, в мае месяце или начале июня он принес штук тридцать мелких, ужасно спелых красных слив. «Это алыча», – радостно закричала Марьяна. Мы видели ее по только что купленному цветному, еще плохо передававшему цвета телевизору в передаче про Грузию или Армению – короче, я не помню деталей, но там фигурировало побережье Черного моря.
– Одесса, Одесса, мой солнечный город…
– Черное море, Черное море, – запели мы с Вовкой на два голоса. Мы уже были в поселке Лазурном в Имеретинской бухте, а маленькая моя полутезка – еще нет.