Поколение
Шрифт:
— Кто подходит?.. Немцы? Как нее так? Значит, вы нас оставляете? Подняли восстание, а сами — в кусты? — кричали собравшиеся в воротах жильцы дома.
— Это не мы… — начал было Стах, но махнул рукой. Разъяснения отняли бы слишком много времени. Не рассказывать же обо всем с самого начала, когда стрелять надо. Ребята выбежали на улицу. Стах бил короткими очередями. Скорей отпугивал, чем обстреливал. А затем побежал вслед за Левшой и Мухой.
Через три часа, когда мегафон на фонарном столбе объявил наглухо закрытым домам и вымершим темным улицам осадное положение для города Варшавы, в ворота вошли эсэсовцы
— Кто стрелял из вашего дома? Ты? — спросили они у дворника.
— Я дворник, — затараторил тот, стараясь предупредить выстрел. — Я охраняю вещи пани Берг…
— Что еще за пани Берг? — заинтересовался начальник патруля. — Немка?
— Ja… ja… [43] — заикаясь, поддакнул дворник.
Эсэсовцы велели вести их в квартиру.
— Вон… вон отсюда, бандит! — истерически закричала и затопала ногами Гильда. Ее вспухшие от плача щеки тряслись. — Это бандит! — визжала она, указывая на дворника пальцем. — Я прошу вас взять меня под охрану!
43
Да… да…
— Минуточку, сударыня. Сейчас все будет в порядке. Успокойтесь.
— У меня есть аусвейс, — лихорадочно твердил дворник, цепляясь за перила лестницы.
Эсэсовцы вывели его во двор и расстреляли у перекладин, на которых выколачивает зимние вещи.
Он был убит первым. Остальных через два дня вывели из квартир, расстреляли и сожгли на фабрике «Урсус» на Скерневицкой улице вместе с тысячами обитателей соседних домов. Это случилось в тот самый день, когда «третий» Берг вылез из автомобиля у въезда в Варшаву и стал убеждать начальника заставы, чтобы тот пропустил его в город. Восстание в течение нескольких дней окрепло, и обозначилась линия фронта повстанцев на Воле. Шла она к западу от Млынарской.
Начальник заставы спросил адрес. Боясь взять на себя ответственность, он с сомнением покачивал головой, повертел в руках удостоверение Берга с полоской на корочке. Такие удостоверения получали лица «неарийского» происхождения, состоящие в браке с немцами.
— Непонятно… — говорил начальник, — вы прекрасно говорите по-немецки… и ваша фамилия…
— Видите ли, мне просто не удалось завершить все формальности, в действительности я немец.
Начальник махнул рукой:
— Ну, идите. На вашу ответственность. Я ничего не знаю. Советую идти посредине улицы и поднимать руки вверх при каждом окрике. Ваш дом находится в районе, не захваченном бандитами. Heil Hitler!
— Heil Hitler!
Берг отправился. Дорога показалась ему длинной. Светлая лента бетонной мостовой простиралась перед ним — пустая, поблескивающая от дождя, как стекло.
Он миновал Костел и увидел свой дом. На тротуаре у самых ворот лежала распоротая подушка. Берг не мог оторвать от нее взгляда. Ветер игриво шевелил рассыпанные вокруг перья:
Из ворот вышло несколько солдат с бутылками вина из его запасов. Это так глубоко возмутило Берга, что он прикрикнул на них на том языке, на котором привык думать. Это послужило причиной его смерти. На следующий день по улицам города двинулись патрули гренадеров. Они шли по двое, с огнеметами на плечах. Мастерской на Дворской не
XXX
Стах получил полное обмундирование. Оно состояло из сине-зеленых брюк, какие носили танкисты, непромокаемой куртки защитного цвета и шлема того же самого материала. В штабной комнате Скромный выдавал повязки с буквами АЛ. Форменная одежда обрадовала Стаха.
Отряд выглядел по-военному. Теперь это была рота Четвертого батальона. Организовано все было по-настоящему. Кормили их регулярно и обильно. Днем и ночью проводились короткие вылазки с целью прощупать оборону противника. Потерь не было. Немцы не наступали. Это был период затишья, для немцев восстание было уже свершившимся фактом, который необходимо учитывать в своих стратегических планах. Дождь прекратился, и теперь ветер нес хлопья сажи.
В прошлую ночь на Млынарскую пробрался Секула. Он пришел из Старого Мяста, принес кипу газет и приказы из варшавского штаба. Главный приказ гласил — держаться на Воле, потому что Воля — рабочий район. Секула рассказывал, что на Праге восстание подавлено и повстанцы окружены.
— А мосты? Как с мостами? — спросили у него.
— Наши пытались ими овладеть, да не вышло. Теперь мосты в руках у немцев.
— Все?
— Все. В Старом Мясте наши ребята держат под обстрелом береговую часть моста Кербедя, Новый Зъязд и Замковую площадь.
— А почему Прагу отдали? — спросил раздосадованный Стах.
— Об этом не меня надо спрашивать, — сказал Секула, выскребая из банки мясные консервы. — А впрочем, могу тебе сказать. Я, правда, не военный, да ведь и не надо быть военным, чтобы понять, в чем тут дело… Когда командир в такой ситуации, как наша, с легкостью отдает предместья на восточном берегу Вислы, он, может быть, разбирается в чем угодно: в конских скачках, в лошадином навозе, только не в стратегии… А возможно, его не мосты интересовали и не стратегия, а политика. — Секула отставил консервную банку и значительно глянул на Стаха. Взгляд его помрачнел, он задумался, потирая рукой небритый подбородок.
— А мы?.. — спросил Стах. — Разве мы не можем атаковать мосты своими силами? Ведь у нас есть пулемет, больше десятка автоматов, несколько винтовок, пистолеты, гранаты. Ребята принесли четыре фаустпатрона… Махнуть бы рукой на Бура и атаковать. А, Секула?..
— Были такие предложения в штабе. Но сейчас это невозможно. Без пяти двенадцать еще можно было напасть на немцев врасплох, понимаешь? На это у нас хватило бы сил. Но сейчас это бессмысленно. Получится уже не нападение врасплох, а фронтовая операция. Шансов — один на тысячу. Оружия слишком мало. Мы отрезаны от тех мест, куда нам сбрасывали оружие. А у этих, — Секула указал большим пальцем на окно, за которым виднелся дом, где расположились отряды АК, — у них не мосты в голове, не правый берег Вислы, не помощь советскому наступлению. У них в голове совсем другое: они творят чудо на Висле. Творят это чудо очертя голову, ведь все, что они напридумывали, рассыпается как карточный домик. Но мы-то, Стах, знаем, что чудес не бывает, не те времена, милостивые государи, не те времена…