Покорение Крыма
Шрифт:
Хан увидел в предлагаемом церемониале покушение на его вольность и независимость и отказался исполнить. В ответном письме он заметил, что принятие сабли означает «повиновение власти», а выход вперёд и целование грамоты — «знак принятия подчинённости».
«Таковые знаки повиновения и подчинённости принимать, равно как и высочайшую грамоту целовать, закону и нравам нашим противно, и поэтому на принятие того никакого способа не находится», — говорилось в письме.
Две недели шла неторопливая переписка — каждая сторона настаивала на своём. Лишь после того, как Веселицкий прямо сказал Тинай-аге, что затягивание
— Хан согласен принять грамоту сидя, — объявил ага. — А саблю и перо вовсе не принимать.
— Но ведь это будет несходно с той благодарностью, какой вы обязаны своей великой благодетельнице, — попытался убедить его Веселицкий.
— Такие дары всегда были знаками подчинённости Порте, — сказал ага. — А мы от неё отторглись ныне.
Замечание выглядело убедительным — Веселицкий посоветовал Щербинину принять его во внимание.
— Теперь мы должны всячески подчёркивать полный и окончательный разрыв Крыма с Портой, — сказал он. — А в этих дарах действительно есть что-то двусмысленное... Надо уступить хану!
Щербинин согласился изменить церемониал: отказался от вручения сабли и пера, но в отношении грамоты был непреклонен.
— Если мы с первых же дней станем уступать всем капризам хана — это подаст сему дикому и невежественному правителю повод и при заключении трактатных артикулов делать нам затруднения... Бог с этими побрякушками. Но грамоту он примет стоя!
Веселицкий пересказал Тинай-аге слова Щербинина и добавил от себя, что на большее его превосходительство согласие не даст.
— Вы разъясните его светлости, — предостерёг он агу, — что дальнейшее упорство мы будем расценивать как нежелание делом подтвердить истинное к России дружелюбие.
Предупреждение подействовало — хан назначил аудиенцию на 4 июля.
В указанный день, утром, русское посольство неторопливо двинулось к Бахчисараю. Растянувшись на полторы сотни сажен, выглядело оно внушительно и пышно: впереди шли несколько трубачей, оглашая окрестности медными звуками марша; за ними, под колышущимися на ветру знамёнами, уложив на плечи длинные ружья, вышагивали сто гренадеров, с обнажёнными палашами — сто карабинеров; далее верхом на рослом гнедом жеребце в окружении свитских офицеров ехал Щербинин в полной генеральской форме, тут же был Веселицкий, переводчики Дементьев и Константинов; за ними, раскачиваясь на ухабах, катила карета — сидевший в ней майор Стремоухое держал на бархатной подушке высочайшую грамоту, предназначенную для вручения хану; замыкали процессию трубачи и эскадрон гусар.
Достигнув ханского дворца, карабинеры и гренадеры зашли во двор, стали живым коридором: карабинеры — справа, гренадеры — слева.
Татарские чиновники встретили Щербинина у ворот, подождали, когда он степенно слезет с коня, и, придерживая под руки, проводили до крыльца. После торжественного объявления ахтаджи-беем Абдувелли-агой о прибытии полномочного посла российского двора Евдокима Алексеевича ввели в зал.
Вслед за генералом вошли остальные посольские люди.
Щербинин взял у майора Стремоухова грамоту и раскатистым, звучным голосом произнёс:
— Я имею честь донести до вашей светлости, что её императорское величество с удовольствием согласилась на
Хан, как и было договорено, принял грамоту стоя, но целовать не стал — передал Багадыр-аге.
Затем высокие стороны сели: Сагиб-Гирей на софу, обложенную бархатными подушками, Щербинин — в широкое, обитое красным атласом кресло, поставленное напротив софы. Чиновники дивана, мурзы, генеральская свита продолжали стоять.
Ханский переводчик Идрис-ага, запинаясь, зачитал грамоту.
Сагиб-Гирей слушал её с кислым выражением лица, затем вялым голосом принёс от имени татарского общества благодарность её величеству за «человеколюбивые щедроты».
Хотя Щербинин не понимал чужого языка, но от него не ускользнул скучный тон ответа. Он счёл необходимым добавить:
— Искреннее и ревностное наше желание одно: сохранить Крымский полуостров со всеми принадлежащими ему народами в доставленной нашими трудами и попечением свободе и независимости... Отправлением к вам торжественного посольства Россия оказывает со своей стороны уважение, которое свойственно только от знатной в свете державы подобной себе державе оказывать. И коль мы решились почтить вашу светлость подобным торжественным посольством, то было бы противно нашей собственной чести и достоинству нашей империи после этого какие-либо способы к порабощению Крыма предлагать. Одним словом, мы хотим, стараемся и ищем все способы доказать не только татарским народам наше твёрдое к ним благонамерение, но и всему свету дать пример признать Крым в качестве свободной и независимой области. И когда сие общее признание приобретется, тогда и для Порты больше будет убеждения отступить от мнимого своего права на Крым... Вот почему ныне требуется скорое и окончательное свершение нашей негоциации, всему свету доказывающей независимое татарское состояние и определяющей способы его сохранения со стороны империи на все будущие времена.
Щербинин замолчал, довольный основательностью и изяществом своей речи.
Сагиб-Гирей выслушал переводчика и, глядя мимо посла, спросил скользко:
— Зачем вольного человека охранять? Он же вольный.
— Вольность без охранения не есть вольность, — сказал Щербинин. — Она всегда может быть подвержена похищению.
— Кем?
— У каждой державы есть и недруги и приятели. Одни стараются поработить свободный народ, другие же помогают защищаться от покушений... В договоре, который нам надлежит подписать, названы артикулы, определяющие способы защиты вашей вольности.
— Господин Веселицкий видит эти способы только в уступке наших крепостей и долгое время вымогал их.
— Учинённое от господина резидента домогательство, — примирительно пояснил Щербинин, — единственно источник свой возымело от торопливой его ревности видеть Крым в безопасности. На самом же деле злых намерений он не имел. Хотел только лучше высочайшее повеление исполнить — представить в ваше собственное благоизобретение меры, что вы предпринять захотите.
— Что мы должны подписать?