Покорение Южного полюса. Гонка лидеров
Шрифт:
Господин профессор Фритьоф Нансен [начал Амундсен],
с тяжёлым сердцем пишу я Вам эти строки, но обратного пути нет, и поэтому я должен прямо перейти к делу.
Когда прошлой осенью появились новости от Кука и позднее — от Пири об их путешествиях к Северному полюсу, я сразу понял, что это стало смертельным ударом по моим планам. Я осознал, что более не смогу рассчитывать на финансовую поддержку, которая была мне так нужна…
Ни
Да, мне трудно признаваться Вам, господин профессор, но решение об участии в состязании по устранению этой проблемы было принято мной в сентябре 1909 года. Неоднократно я был готов раскрыть Вам свою тайну, но всякий раз не решался из страха, что Вы остановите меня. Я часто желал, чтобы Скотт каким-то образом узнал о моём решении, чтобы не создалось впечатление, будто я хочу без его ведома, по-змеиному, проскользнуть к полюсу и опередить его. Но я не осмелился ничего объявить из опасений быть остановленным. Со временем я сделаю всё возможное, чтобы где-нибудь встретиться с ним и объяснить своё решение — и пускай после этого он действует по своему усмотрению.
Итак, с сентября прошлого года я окончательно определился со своими планами — и теперь могу с уверенностью сказать: мы подготовлены хорошо. Конечно, если бы мне удалось найти средства, и по сей день необходимые для первоначально задуманной экспедиции — примерно 150 тысяч крон, — я бы с удовольствием оставил мысли об изменении плана. Но что теперь об этом говорить.
От Мадейры мы пойдём на юг — к южной точке Земли Виктории. Я намерен высадиться там с девятью человеками и отправить «Фрам» в плавание с целью проведения океанографического исследования… Я пока не решил, где именно мы высадимся на берег, но не собираюсь идти по следам англичан. Естественно, они имеют преимущественное право. Мы будем делать то, от чего откажутся они.
В феврале-марте 1912 года «Фрам» вернётся, чтобы забрать нас. Затем мы пойдём в новозеландский Литтлтон — к телеграфу. А уже оттуда — в Сан-Франциско, чтобы продолжить прерванную работу, имея, на что я очень надеюсь, необходимые для этого путешествия средства.
Я попросил Хелланда [Хансена], который только недавно узнал от меня о новом плане, передать Вам это письмо в надежде, что, возможно, Вы увидите мой поступок в более благоприятном свете, чем я сам.
И когда Вы, господин профессор, станете судить меня, не будьте слишком строги. Я пошёл по единственному пути, который казался мне открытым,
Одновременно с письмом, адресованным Вам, я проинформирую об этой ситуации короля, но больше никого. Через несколько дней после этого мой брат публично сделает объявление о дополнении, внесённом в план экспедиции.
Ещё раз прошу Вас не судить меня слишком сурово. Я не плут: принять такое решение меня заставила необходимость.
И ещё прошу у Вас прощения за то, что я сделал. Да искупят предстоящие мне испытания всё, в чём я перед Вами виноват.
С огромным уважением, Руаль Амундсен
Возможно, это письмо было самым трудным из того, что Амундсен когда-либо делал в своей жизни. Чего оно ему стоило, можно отчасти понять по его орфографии — и без того своеобразная, здесь она стала просто ужасной.
Ведь Амундсен не был бесчувственным монстром. За его непробиваемым панцирем, за цепким взглядом глаз, сверкавших на невозмутимом лице, изрезанном морщинами, иногда чувствовалось что-то невероятно ранимое. И теперь он, больше всего на свете боявшийся предательства, умевший прощать всё, кроме нелояльности, ощущал, что сам предал кого-то.
Письмо Нансену требовалось вручить максимально тактично, и Амундсен согласился со (справедливым) мнением Хелланда-Хансена, который сказал, что сам лучше всего подойдёт для этой незавидной роли. Теперь Амундсен объяснял в письме своему добровольному помощнику, что попросил Леона всё организовать
следующим образом: Вы передадите письмо Нансену, и ещё одно, аналогичного содержания, Леон передаст королю. Таким образом, они получат мои сообщения одновременно. Для меня многое значит то, что это будет сделано.
Пожалуйста, сделайте всё, что можно, чтобы пригасить эмоции. Поначалу они будут бурными — могу себе представить, но со временем утихнут.
Это было самое трудное бремя. Теперь он с явным облегчением приступил к остальным письмам, которые попадут к своим адресатам лишь после того, как новость распространится, и поэтому должны быть написаны уже в виде комментариев к ней. Профессору Ахелю Стину из Метеорологического института Христиании, помогавшему Амундсену в подготовке к плаванию по Северо-Западному проходу, он написал иронично:
Не буду утомлять Вас вопросом о том, что Вы думаете о моих способностях обманщика. Чёрт возьми, если нужно быть акробатом, придётся стиснуть зубы и стать им. Ничего хуже этого отклонения от курса можете не ждать. В данном случае мне пришлось всё поставить на карту.
Он написал письма Ахелю Хейбергу, Дону Педро Кристоферсену и, наконец, Даугаард-Йенсену, которого в очередной раз благодарил за предоставленных собак, «самых сильных и прекрасных из всех возможных».