Покоренная поцелуем
Шрифт:
Руки ее дрожали.
— Но я люблю только тебя, Ротгар! В его жизни бывали моменты, когда он получал удар подлых, падал с норовистой лошади, ударялся головой о бревно или каким-то иным образом оказывался оглушенным и лежал неподвижно, чуть дыша, и такое состояние, казалось, длилось целую вечность. Но никогда прежде причиной его не был приступ радости, который весь наполнил его головокружительным восторгом. Он только и смог глупо улыбнуться в темноте и переспросить: «Ты любишь меня?»
В ответ она бросилась в его объятия и прижалась губами к его губам.
— Как
— Действительно ужасно, — согласился он, учащенно задышав, когда она рукой надавила на ту часть его тела, которая сразу набухла. Ее губы податливо раскрылись, и он протолкнул язык в мягкую влажную теплоту ее рта. Ее быстрый, ласковый язычок напомнил ему, как он ловко перевирает все слова, как она умеет все передернуть, подогнать возникшую ситуацию к собственным нуждам. — Можно ли тебе верить, сладкая лгунья?
— Ты должен мне верить.
— Чему же мне верить, верить, что ты вступила в заговор с Гилбертом и оклеветала меня перед священником и сделала все это, исходя из самых добрых побуждений?
— Да, именно так. — Она, как казалось, пришла в восторг от его сарказма.
— Только женщина может думать навыворот. Она еще крепче сжала рукой его пульсирующий ствол.
— Ты говоришь, только женщина? Черт подери, а я-то думал, что я разыгрываю придуманную тобой хитрость.
Ротгар хмыкнул, от ее прикосновения у него становилось легче на сердце. Его усталые, стертые после тяжелого рабочего дня руки проникли через ее плащ в надежде прильнуть к ее теплому телу. Черт возьми — под ее монашеской сутаной на ней было надето еще одно платье и туника.
— Ты был прав, Ротгар, придумав такую хитрость, — сказала она, не обращая внимания на его шарящие пальцы и еще сильнее прижимаясь к нему, словно она могла через кожу своего тела донести до него всю силу своих убеждений. — Хотя мне и пришлось немало пофантазировать, на что я явно не рассчитывала, нужно признать, что Хью становится лучше день ото дня, а мы с Эдит осуществляем полный контроль над Гилбертом с помощью снадобья…
Теперь уже Ротгар не хмыкнул, а громко рассмеялся.
— Придется, моя дорогая, внимательно следить за своей едой и питьем в твоем присутствии. Судя по всему, ты стремишься опоить своей «дозой» всех мужчин в Лэндуолде.
— Нет, ты не понял. Мы прекратили давать Хью его «дозу» и прибегнули к мази, чтобы хоть чем-то укротить варварскую натуру Гилберта.
— Вот этого-то я и опасаюсь, — прошептал Ротгар, уткнувшись лицом в ее волосы; руки его наконец прикоснулись к ее коже, такой мягкой, такой податливой под грубой шерстяной тканью. — Достаточно одного прикосновения, одного взгляда, и я сам превращаюсь в варвара.
— Ну-ка прекрати, Ротгар! — закричала она, пытаясь увернуться от его проворных пальцев. — Прежде ты должен выслушать все, что я тебе скажу.
— Ну, говори. — Вздохнув, он снова лег на тюфяк, придвигая ее к себе поближе. Но теперь он довольствовался только тем, что нежно держал ее за талию.
И она поведала ему самую изумительную историю. Он слушал ее, лишившись дара речи
— Мы уже так близки к цели, Ротгар, — заключила она. — Пройдет всего неделя, может, даже меньше, и Хью сможет занять свое законное место. Но Лэндуолд теперь настолько уязвим. Эти таинственные ночные налеты на строительную площадку, уничтожение строительных материалов могут быть признаком грозящих нам еще худших бед. Стифэн уже никогда не сможет воевать. У нас, по существу, осталось лишь три рыцаря, на которых можно положиться.
— Но ты говоришь, что вы его стараетесь отравить, — напомнил ей Ротгар.
— Я вынуждена это делать, — ответила она. — Кажется, в последнее время он изменился. Мне страшно от того, что он может натворить. Эдит утверждает, что мазь может отправить его на тот свет, и я бы, без колебаний, пошла бы на это, если бы только наш боевой отряд не понес таких ощутимых потерь. Мне нужно проявлять особую осторожность, чтобы он от этого снадобья становился только неуклюжим и сонливым, но при этом нужно сохранить всю его жизненную энергию, чтобы он мог, стряхнув с себя эффекты снадобья, броситься на нашу защиту, чтобы не допустить наихудшего до того времени, когда власть в свои руки снова возьмет Хью.
— Неужели ты на самом деле способна убить его? — спросил Ротгар с трудом, против своей воли, представляя, как Мария прикладывает отравленную мазь к шее ничего не подозревающего Гилберта.
— Я… — Она вдруг умолкла. — Не знаю.
— Я наблюдал за Гилбертом Криспином и не заметил у него особых достоинств. Он только ревет, как зверь, и рассыпает пустые угрозы. Он, судя по всему, умеет драться, хорош в бою, но у него нет способности стать вождем.
— Конечно, нет, — согласилась Мария. — Вместо этого он всех запугивает, особенно тех, кто бессильны перед ним. Однажды, когда мы с Феном купали Хью, мы заметили у него на теле синяки. С тех пор Фен не позволяет ни одному из рыцарей оставаться наедине с Хью, даже Уолтеру, но у меня есть веские основания предполагать, что лишь отстранение Гилберта от Хью положило конец всем злоупотреблениям.
Ротгар представил себе беспомощного, несущего околесину человека, скорее похожего на развалину, человека, который играет с куклой; покрытое синяками лицо Хелуит; синие пятна на нежной коже Марии; широкоплечую фигуру Гилберта, склонившегося в пылу битвы над своей жертвой.
Его всего охватил бессильный гнев. — Он больше к тебе не притронется, поклялся он. — Ты принадлежишь только мне.
Она совсем притихла рядом с ним, даже, казалось, старалась сдерживать дыхание, опасаясь, как бы он не опроверг только что произнесенных слов. Значит, ты мне веришь?