Покоренные страстью
Шрифт:
— Давайте ей по чуть-чуть, большое количество вызовет кашель.
Лорд согласно кивнул. Следующие три часа он терпеливо кормил невесту, позволяя ей проглотить понемногу каждые 10 минут. Наконец Тина заснула, не выпуская его руки.
Теперь у Дугласа появилось больше надежды, что Огонек сможет пережить этот кошмар, и, раз ситуация перестала быть угрожающей, он мог подумать об их будущем. Поверит ли она когда-нибудь, что не он отравил ее? Их помолвка закончилась провалом. Тина ни за что не выйдет за него, ни за что не останется в Грозном замке после всего происшедшего. Рэм постарался отогнать эти мысли, самое главное, чтобы она осталась жить. Он в задумчивости пригладил волосы. Наверное, и Дамарис была отравлена Чокнутым Малкольмом, а не Алексом. В
Мысли лорда перенеслись в королевский замок. Джеймс, должно быть, пережил все муки ада, когда его любимая, Маргарет Драммонд, была отравлена. Рэм перекрестился и возблагодарил Бога за то, что жизнь Тины, кажется, уже вне опасности. Он закрыл глаза и погрузился в сон.
Что-то заставило его проснуться и вскочить с кровати.
— Тина! — вскрикнул лорд, подхватывая на руки извивающееся тело. Ее ночная рубашка была покрыта кровью. Самые страшные его опасения оправдались: у Тины произошел выкидыш. Следующие сутки Ада и Нелл помогали, чем могли, меняя постельное белье, принося воду и еду для Дугласа, которую уносили затем нетронутой. Рэмсей сам ухаживал за своей невестой, мыл ее, успокаивал. Почти все это время Огонек держала его за руку, и постепенно силы Рэма словно переливались в измученное тело Валентины, Кровотечение прекратилось, лихорадка уменьшилась, и боль в конце концов отступила. Однако отчаяние охватило леди Кеннеди с новой силой. Ее сердце сжалось при виде следов слез на лице жениха. Это было наказанием за то, что она угрожала избавиться от ребенка. Лорд никогда больше не попросит ее руки — зачем? Сейчас она не смогла бы вынести его обвиняющего взгляда, и Тина отвернулась к стене.
— Дорогая, — прошептал он.
— Оставь меня, — умоляющим голосом произнесла она.
Дамарис сидела на подоконнике в своей комнате. Медленно перед ней возник призрак Александра, окруженный ярким сиянием. Теперь она не станет его отталкивать.
«Дамарис, мы должны поговорить. То, что я сказал тебе почти 16 лет назад, было сущей правдой и ничем, кроме правды. С Божьей помощью обращаюсь к тебе — ты мне веришь?» — спросил он.
Плавно поднявшись, Дамарис протянула мужу нежную руку.
«Да, Алекс, я верю тебе».
Он обнял ее.
«Никогда, ни на секунду я не переставал любить тебя».
Поцелуями он осушил слезы жены, потом сел у окна, усадив ее к себе на колени. Несколько часов они проговорили. Годы, разделявшие их, поблекли, и привидения опять словно стали теми же любовниками, что поклялись в свое время никогда не расставаться. Дамарис оплакивала утрату Тины, как свою:
«Я так надеялась, что у них с Рэмом будет дитя, раз нам в этом счастье было отказано».
Александр крепче прижал ее к себе.
«В их отношениях что-то сломалось. Давай пообещаем не покидать их, пока они не признаются в любви друг к другу».
«Мы не можем их оставить в любом случае — опасность еще не миновала».
«Проклятье, я чувствую себя таким беспомощным. Если бы я только мог общаться с живущими. Я бы уладил все недоразумения и каждому воздал по заслугам».
Дамарис положила руку на его сжатый кулак и процитировала слова из Библии:
«Жернова Господни мелют хоть и медленно, но верно».
Впервые за прошедшую неделю Рэм вымылся и побрился, а затем вышел в зал, чтобы поесть вместе со своими людьми. Колин устроил Малкольму тихие похороны, и лорд был благодарен кузену за помощь. Через час первый помощник Дугласа Джок прибыл в замок с борта «Мести».
— Я почувствовал какую-то опасность, — объяснил он. — Не мог усидеть на корабле.
— Опасность
Он не стал больше ничего говорить, а Джок, хорошо зная своего капитана, не расспрашивал. Лорд отправил письмо Ангусу, благодаря того за корабли и поддержку, и известил, что этой зимой не будет жить в фамильной крепости на границе. Он не стал доверять бумаге своего предположительного местонахождения, оставив хитрому графу возможность угадать самому.
До наступления вечера в замок прибыли с посланиями три человека из разных мест. Дуглас собрал своих вояк, чтобы изложить им недобрые вести:
— Похоже, что англичане проникают все дальше в глубь Шотландии. Я получил письма от трех разных землевладельцев, которые были ограблены за последние два дня. Фишертон на побережье, а Охилтри и Камнок очень далеко в глубине страны.
Опасения Джона подтвердились.
— Мы видели сигнальные огни и ожидали набегов, но я выполнял ваш приказ не обнаруживать места стоянки.
— Ты поступил правильно. Если эти негодяи осмеливаются заходить так далеко, то мне придется оставить здесь людей для защиты замка. Добровольцы есть?
Ответили в основном те, у кого рядом жили жены и подружки. Рэм напомнил себе, что надо предупредить Кеннеди. Он проклинал обстоятельства, из-за которых был сейчас связан по рукам и ногам. Появись он на борту «Мести», очень скоро кровавым набегам был бы положен конец.
С бьющимся сердцем лорд поднимался по ступеням в свою спальню. Несколько часов он не видел Тину и молился, чтобы с ней все было в порядке. Ругательство сорвалось с его губ, когда, зайдя в комнату, он не обнаружил там своей невесты. Она, должно быть, совсем выздоровела, раз нашла в себе силы покинуть его спальню и перебраться в комнату Дамарис. Он распахнул ее дверь и увидел леди Кеннеди, сидящую у окна. Дуглас обрадовался тому, что она не лежит больше в кровати с печатью страдания на лице, но одновременно обида заставила его нахмурить брови.
— Выходит, больше я тебе не нужен, — бросил Рэм.
Тина внимательно вглядывалась в его лицо, отыскивая признаки ненависти к ней за то, что она потеряла ребенка. Ничего не заметив, она решила, что ее жених умеет хорошо скрывать свои чувства. Не теряя времени на споры, Дуглас подхватил невесту на руки и отнес назад в свою спальню. Он знал, что у нее не хватит сил сопротивляться. Отвернув одеяло, он уложил женщину на кровать.
— Нам надо поговорить. — Они произнесли это вместе.
Рэм смотрел на нее со смягчившимся лицом.
— Кажется, это впервые, когда мы в чем-либо согласны друг с другом, — чувствуя комок в горле, сказал он.
— Можно, я первая? — попросила Огонек. Ее голос был все еще хриплым от ран в горле.
— Хорошо, — кивнул мужчина, присаживаясь на край кровати, но не прикасаясь к Тине.
Она прерывисто вздохнула, готовясь признаться во всем, чего бы ей это потом ни стоило:
— Я всегда была против тебя, еще даже до того, как мы познакомились. Когда мой младший брат не вернулся из набега, я узнала, что его захватил ты. Само имя Дугласа всегда означало для меня страх и омерзение. Ты помнишь, как я изобразила из себя жертву несчастного случая недалеко от замка, но ты и понятия не имеешь, что творилось в моей душе, когда я лежала там, в грязи, и ждала, пока меня найдут. Я боялась тебя и ненавидела, я поклялась, что освобожу своего брата из лап мерзкого Дугласа или погибну сама. Теперь ты знаешь, что, увидев тебя впервые, я уже была твоим заклятым врагом. — Тина на минуту закрыла глаза, глубоко вздохнула и продолжала: — При виде ожогов Дэвида я прокляла тебя. Прошло немало времени, прежде чем я поняла, что ожоги — его собственная вина, раз он поджигал посевы. В ту ночь, когда ты явился в Дун и без труда раскидал моих братьев и победил Патрика Гамильтона, я возненавидела тебя так, как никого в своей жизни не ненавидела. Потом ты унизил меня, с моей гордыней — за одно это я готова была тебя убить!