Покорённый
Шрифт:
Она вновь выстроила барьер, не желая делиться со мной моментами из своей жизни, переживаниями и мыслями. Нет, наше нынешнее общение отличалось от прежнего. Оливия не требовала от меня официального к себе обращения, разговоры были более содержательными, нежели в первые дни моего нахождения здесь, но все равно это было не то.
В памяти отложились те несколько дней, когда девушка доверяла мне, рассказывала о себе, посвящала в свои планы, пусть и поверхностно, но это лучше, чем ничего. Я только сейчас стал понимать, что дни после того, как я очнулся после отравления, были лучшими, что со мной происходило
Сейчас все было иначе. При встрече Оливия старалась отвечать простыми фразами, наши свидания были короткими и каждый раз она выпроваживала меня к себе, как только собиралась ложится спать.
Как я успел заметить, в особняке она тоже стала появляться реже. Не всегда ночевала в стенах дома. Бывало, возвращалась лишь для того, чтобы побеседовать с управляющим по хозяйственным вопросам, переодеться и вновь уйти.
После смерти матери, Оливии активно приходится искать сторонников, посещать различные приемы с более узким кругом местной элиты, юристами и своими нынешними помощниками, которые содействуют ей углубленно познать все прелести нового статуса и подсказывают, что делать, чтобы его не потерять. Об этом мне удалось разузнать у самой девушки, но всего лишь поверхностные знания того, что происходит в ее жизни. Посвящать меня в детали она не собирается.
Жизнь госпожи идет полным ходом, и для меня в ней нет сейчас места. Девушка дала это понять, когда, устав от ожидания и долгих нудных вечеров, я попытался настоять, чтобы она взяла меня с собой. Разговор в ее комнате длился недолго. Девушка суетилась, торопясь на очередную встречу, едва появившись в доме после нескольких дней отлучки, и отвечала на вопросы короткими фразами.
Даже когда я нагло вошел вслед за ней в гардеробную и решил действовать иначе, это не помогло: наше бурное уединение закончилось ее угрозой. Понимал, что она не станет наказывать меня; я не сорвал встречу, не навредил важному делу. Мне просто нужно было понять, насколько она ко мне охладела.
Выводы, тем не менее, остались двоякими. С одной стороны, девушка пылала в моих руках, как и прежде, но вот что было до и после… Она держала дистанцию, и это раздражало. Я не знал, что делать дальше и как помочь себе и ей в сложившейся ситуации.
Я все чаще стал видеть Оливию уставшей, нервной и ужасно напряженной, но ничего не мог предпринять, сидя в четырех стенах роскошного особняка. И это тоже бесило с каждым днем все сильнее. Меня все чаще стали посещать мысли о побеге, но, вспоминая, чем грозит подобного рода самовольство, я останавливался. Не хотелось окончательно разочаровывать девушку и повторить ошибку; да и с жизнью, при попытке побега, расставаться совершенно не хотелось.
Размышляя в очередной раз над волнующими меня вопросами, я даже и предположить не мог, что ко мне придет человек, который поможет разрубить гордиев узел, наметившийся в моей жизни.
Тихий стук в дверь стал для меня полной неожиданностью. Это не могла быть прислуга: уборка была днем, ужин подали еще час назад. Будь то хозяйка, вошла бы без предупреждения, и я прекрасно знал, что сегодня ее в доме нет. Гадать долго
Спустя мгновение, дверь распахнулась, впуская в комнату Амалию. Сказать, что я удивлен, ничего не сказать. Всю прошлую неделю девушка не посещала стены особняка, а если и сообщала о деталях расследования Оливии, то лично и, вероятно, где-то на нейтральной территории.
Тем не менее я рад видеть ее. Хотелось лично узнать о последних новостях, да и что скрывать, просто поговорить. Я начинаю ощущать дефицит общения, и чтобы не сойти с ума, нуждаюсь в чьем-то присутствии. А эта светлая и всегда жизнерадостная блондинка могла и подбодрить, и развлечь беседой, в отведенное для ее работы со мной, время.
Я не сразу заметил, что настроение девушки такое же мрачное, как и сгущающаяся за окном непогода. После скомканного приветствия, моего ответного удивления и настороженности, дрожащим от волнения голосом, Амалия выпаливает, решая сразу перейти к делу:
— Марк, я, кажется, знаю, кто убил мать Оливии.
В комнате ненадолго повисает напряженное молчание. Девушка, ошарашившая известиями, грустно и немного растерянно смотрит мне в глаза. В этот момент кажется, что блондинка жалеет о сказанном и готова немедля покинуть комнату, прекратить неприятный разговор. Она искоса поглядывает на дверь, решая, уйти или остаться, чтобы договорить. А я понимаю, что упускать возможности узнать о возможном убийце нельзя.
Осторожно поднимаюсь с кресла и, медленно подойдя к блондинке, боясь спугнуть ее настрой на откровения, хватаю девушку за руку и веду вглубь комнаты, чтобы посадить у камина.
Обеспокоенным взглядом окидываю всегда веселую, но сейчас крайне подавленную блондинку. Ощущаю, как Амалию пробирает мелкая дрожь, а в глазах застывают слезы. Настойчиво надавливая ей на плечи, заставляю сесть в кресло, а сам опускаюсь на край журнального столика, вновь беря в свою руку ее подрагивающую ладонь.
В голову закрадываются тревожные подозрения: то, что Амалия собирается сообщить, как-то связано с ней самой, вероятно поэтому новость, вызывает в девушке столь болезненную реакцию. Это кто-то из близких?
— Успокойся, — ласково произношу я, сильнее сжимая в руке маленькую ладонь и, не сводя с блондинки глаз, подбадривающе добавляю: — Ты можешь мне довериться. Что выяснила?
— Наверное, зря я пришла, — встряхивая головой, будто пытаясь выкинуть навязчивые мысли, и прикусив губу, отвечает она. — Просто не знала, с кем еще могу поговорить об этом.
— А Оливия?.. — осторожно интересуюсь я.
— Нет, — испуганно вздрагивая, произносит она. — Ты не понимаешь…
Она подскакивает с кресла и пытается высвободить свою ладонь, но я по-прежнему крепко держу ее за руку, не позволяя уйти.
— Ну, тихо, — успокаивающе произношу я. — Нет, так нет. Я ей не скажу. Просто объясни, в чем дело и кого ты подозреваешь?
Вновь настойчиво тяну девушку за руку, чтобы усадить на кресло. Борясь с подступающей паникой, Амалия, зажмуривает глаза, в которых застыл испуг, и тяжело дыша, прикрывает лицо ладонью, но все же возвращается на кресло.
— С этим как-то связана моя мать, — едва слышно произносит девушка. Видимо ей стыдно признаваться в этом. — Но я не верю, понимаешь! Она не могла!