Покоритель джунглей

Жаколио Луи

Именно сюда принесли Барбассона и Барнетта. Их развязали и бросили в один из самых отдаленных подвалов, куда можно было попасть по длинному коридору, выдолбленному в граните, настолько узкому, что по нему мог протиснуться только один человек. Вход в него преграждали деревянные сваи, которые двигались по желобкам, выдолбленным в скале.

В соседних подвалах находились юные жертвы, похищенные тугами, которые должны были умереть на алтаре богини Кали. Это были главным образом юноши и девушки от двенадцати до четырнадцати лет, туги приносили

в жертву мужчин и женщин только в том случае, когда им не удавалось найти жертв помоложе.

В пути Барбассон и Барнетт не сумели обменяться ни единым словом, но у них было время оправиться от потрясения. По прибытии с ними обошлись не как с обычными пленниками. По приказу Кишнайи им принесли рис и кэрри из дичи, всевозможные фрукты, сладости и пирожные, свежую воду, пальмовое вино и старую рисовую водку. Ею не следует пренебрегать, если она хорошо приготовлена и несколько лет настаивалась. Им устроили настоящее пиршество у предводителя тугов были на это резоны, он просто-напросто хотел добиться своего по-хорошему. Прежде всего с них сняли веревки, что доставило им немалое наслаждение, ибо в спешке туземцы так стянули узлы, что конечности у несчастных совершенно затекли.

— Итак, Барнетт, — сказал Барбассон, как только они остались вдвоем, — что скажешь о нашем положении?

— Скажу, что отличная была идея — половить рыбку на середине озера.

— Ладно, сейчас ты начнешь во всем обвинять меня.

— Да нет, я просто констатирую.

— Ты всегда констатируешь, всегда… Раз ты разговариваешь со мной в таком тоне, черт меня побери, если я скажу тебе хоть слово. Будешь сам выпутываться, как знаешь.

— А сам-то!

— О! Завтра утром меня здесь уже не будет.

— Барбассон! Ну послушай, Барбассон, ты ведь тоже настоящий порох, тебе и слова нельзя сказать, ты сразу начинаешь кипятиться.

— Ничего подобного, я тоже констатирую.

— Ты на меня злишься… Ну, что ты, Барбассончик мой!

— Ага, теперь я твой Барбассончик.

— Да что ж я тебе такого сказал?

— Ладно, не будем больше, раз ты раскаиваешься. Пойми, что упреки ни к чему не приведут. Ты знаешь, к кому мы попали в лапы?

— Знаю, нас похитили эти проклятые туги.

— Как ты думаешь, что им нужно?

— Это ясно, они хотят выдать нас англичанам.

— Нас? Для янки ты весьма тщеславен.

— Но миллион…

— Это за поимку Сердара и Нана-Сахиба. Что до нас, мой бедный Боб, за нашу шкуру англичане не дадут и одного су.

— Может, ты и прав.

— Не «может», а я прав.

— Почему же тогда поймали нас, а не их?

— Ах ты, тупица…

— Спасибо.

— Не за что, я хотел сказать «дурак»… Да пойми же наконец, просто потому, что двумя защитниками Нухурмура стало меньше, потому, что этот мерзавец Кишнайя хочет узнать, как туда попасть. Бее очень просто.

— Признаю, что ты соображаешь быстрее меня и…

— Тс-с! Сюда идут! Если это Кишнайя, Бога ради, молчи, не то ты натворишь глупостей. Позволь

мне обвести его вокруг пальца. Если ты будешь слушаться меня, сегодня же ночью мы удерем отсюда.

Он не успел больше ничего сказать: в пещеру вошел индус. При дрожащем свете коптящей лампы пленники узнали его не сразу. Это был Кишнайя.

— Приветствую чужеземных повелителей, — сказал он слащавым голосом, подходя к ним.

— Повелители! Повелители! — пробормотал Барнетт. — Болтай, болтай, лицемер ты этакий, не знаю, что меня удерживает от того, чтобы раздавить тебя, как клопа.

— Что говорит твой друг? — спросил индус Барбассона.

— Он говорит: да ниспошлет небо тебе и всему твоему роду дни, полные покоя, счастья и процветания.

— Да пошлет вам того же Кали, — ответил Кишнайя. — Догадываются ли чужеземные повелители, почему я пригласил их навестить меня?

— Пригласил, пригласил… — проворчал Барнетт, которого это слово вывело из себя.

— Твой друг опять что-то сказал, — заметил туг.

— Он говорит, что давно хотел познакомиться с тобой.

— Мы уже виделись на Цейлоне.

— Да, но знакомство ваше не было столь близким, тем не менее он сохранил о тебе приятные воспоминания.

Барнетт задыхался, однако он обещал молчать и, не сдержав слова, теперь крепился из последних сил.

— Если вы настроены таким образом, думаю, мы договоримся. Кстати, у меня к вам небольшая просьба. Я бы тоже хотел нанести визит Нана-Сахибу в Нухурмуре. А поскольку принц меня не знает, мне пришла в голову счастливая мысль, что вы могли бы меня ему представить.

— В самом деле, твой выбор очень удачен, мы его друзья, — в том же тоне ответил провансалец. — Не желаешь ли ты познакомиться также с Сердаром?

— Нет, ведь Сердара нет в Нухурмуре, он отправился на Цейлон.

— А! Тебе это известно…

— Да, мне даже известно, что он собирается засвидетельствовать свое почтение сэру Уильяму Брауну, которого я предупредил о прибытии Сердара нарочным, опережающим вашего друга на шесть часов, так что Его Превосходительство сможет организовать ему достойную встречу. Я настолько в этом заинтересован, что дал Сердару в провожатые моего зятя Рам-Шудора.

«О, негодяй!» — подумали Барбассон и Барнетт, перед которыми открылась ужасная истина, едва прикрытая холодной насмешкой.

— Сердар погиб! — с болью вымолвил Барнетт.

— Пока еще нет, — ответил Барбассон, — Сердара так просто не поймать!

— Что? — переспросил туземец.

— Мы с другом советуемся, можем ли взять на себя труд представить тебя Нане.

— Что же вы решили?

— Что мы достаточно близки с принцем, чтобы взять на себя эту миссию.

— Я рассчитывал на вашу любезность.