Покорившие судьбу
Шрифт:
Джулия медленно кивнула. Слезы выкатились у нее из глаз, но она не замечала их.
– Тогда, – продолжал он, – мне остается только сказать, что я уважаю твое решение хранить верность мужу и готов во всем тебе подчиниться. Только скажи мне, что я должен делать.
– Пожалуйста, не ищи встречи со мною, – сказала она. – Если случайно наши пути где-то пересекутся – прошу тебя, проявляй ко мне одну только светскую учтивость. Иначе, боюсь, что я сама…
– Я знаю. – Наклонив голову, он уперся лбом в ее лоб. – Хорошо. Пусть будет светская учтивость. – И, едва коснувшись губами ее губ, он быстро вышел из гостиной.
Несколько
Джулия, впрочем, предпочитала не замечать вездесущей угольной пыли и дыма, которым в недалеком будущем суждено было видоизменить облик столицы, и искренне любовалась прекрасными зданиями и оживлением на городских улицах. Навстречу ей катились кареты всех видов и мастей: одноместные открытые экипажи, роскошные парные двуколки, фаэтоны, спешившие в Гайд-парк, легкие прогулочные кареты, старомодные четырехместные коляски и ландо. Этот город полон движения, думала Джулия, а всякое движение рано или поздно должно вести вперед. И хотя присутствие Эдварда в столице ее немало смущало, она все же была рада, что наконец попала в Лондон.
Следующая неделя принесла с собой круговорот радостных событий, и первым из них был бал, устроенный маркизой в честь сестер Вердель. Если до сих пор Джулия еще немного сомневалась в успехе Элизабет, Каролины и Аннабеллы в Лондоне, то после бала сомнения ее окончательно развеялись. С первого же момента их появления перед гостями, когда они, все вчетвером – две черноволосые и две златовласые красавицы, – грациозно спустились по мраморной лестнице в доме леди Тревонанс, у младших сестер буквально отбоя не было от кавалеров.
Джулия и сама могла бы собрать около себя целый шлейф поклонников, однако она предпочитала находиться возле мужа, предупреждая его малейшие желания. Он держался отстраненно, и время от времени Джулия ловила на себе его взгляд, исполненный какой-то непонятной печали. Однако он по-прежнему оставался равнодушен к расспросам жены и, по-видимому, не собирался говорить ей, что его удручает.
И все же, несмотря на явную холодность сэра Перрана, Джулия была довольна началом этого сезона. Первые две недели ее пребывания в Лондоне полностью совпали с предсказаниями леди Тревонанс. Каждый вечер ей приходилось вывозить своих сестер по меньшей мере в четыре разных места, дверной молоточек их дома на Гроувенор-сквер почти не смолкал, а сам дом скоро стал похож на большой цветочный магазин. Отсутствие приглашений в Дом Алмака было пока незаметно, поскольку традиционные «среды Алмака» еще не начались. Джулия надеялась, что до их начала сестры успеют проявить себя с наилучшей стороны и что мамино воспитание, вкупе с их собственными достоинствами, поможет им утвердиться в лондонском великосветском
Что касается Эдварда, то после их первого нечаянного свидания Джулия убедилась, что уже может встречаться с ним на людях без прежнего, почти непреодолимого желания броситься к нему в объятия. При виде его она всегда напоминала себе о своем долге перед мужем и о том, как важно для нее сейчас завоевать сердце сэра Перрана. В ее жизни не могло быть места для Эдварда, и она это знала. Кроме того, думала она, в июне она все равно вернется в Бат и не увидит его в течение многих месяцев, а может быть, и лет – учитывая, что положение в Европе опять резко обострилось.
Эдвард, со своей стороны, держал данное ей слово. В их доме на Гроувенор-Сквер он почти не бывал, когда же на одном из балов он пригласил ее на тур вальса, а она ему отказала, он смиренно кивнул и больше уже не повторял попыток. И хотя, в самых разных залах и гостиных, им приходилось сталкиваться довольно часто, однако за все это время они ни разу не оставались одни даже в минутной беседе. Глядеть на Эдварда Джулия позволяла себе лишь изредка, и то украдкой, потому что всякий раз при этом внутри ее словно срабатывала секретная пружина, и она начинала тосковать о несбыточном. Теперь она уже не скрывала от себя, что сердце ее навек отдано Эдварду. Она знала, что будет любить его всегда, но надеялась, что сумеет все же держать себя в известных рамках и не даст своей любви разрушить ее жизнь с сэром Перраном.
20
В начале апреля Джулия вместе с сестрами сидела в просторной Малиновой гостиной на втором этаже дома на Гроувенор-сквер. Комната, в полном соответствии со своим названием, была выдержана в малиновых и красных тонах, с вкраплениями черного лака и позолоты. На всех четырех окнах висели малиновые бархатные портьеры, перевязанные по бокам золотым шнуром с кистями на концах. Стены, диван и несколько черных лаковых стульев были обтянуты алым камчатным шелком. В углу стояли арфа и фортепиано, готовые зазвучать в любую минуту.
Каролина с Аннабеллой оживленно обсуждали фасон новой шляпки. Они уже договорились о том, что переднее поле должно быть украшено цветами рододендрона и искусственными вишенками и спорили теперь о размерах этого поля. Аннабелла настаивала на том, что оно должно быть больше обыкновенного, Каролина же, сторонница умеренности в нарядах, предлагала сделать его небольшим и менее изогнутым по форме. Две головки, темноволосая и золотая, склонились над эскизом Аннабеллы.
Джулия, с интересом слушавшая их спор, хотела уже спросить, какие ленты будут на шляпке и что по этому поводу говорит Габриела, но в этот самый момент появился Григсон и доложил о приезде леди Тревонанс, леди Каупер и лорда Питера.
Когда в дверях замаячило лицо лорда Питера, сердце Джулии невольно замерло в груди. Она не видела его с прошлого июня. По приезде в Лондон она узнала, что он гостит у каких-то своих линкольнширских приятелей, и втайне порадовалась тому, что ее появление в высшем обществе произойдет без него. И вот оказывается, что он здесь, а она даже не знала об этом.
Леди Тревонанс выглядела, как всегда, бодрой и оживленной. Джулия сначала приветствовала свою покровительницу и леди Каупер, когда же ее сестры пригласили дам к удобным креслам у камина, она обернулась и протянула руку лорду Питеру.