Покрашенный дом

Гришэм Джон

– Может быть.

Свет из комнаты падал на землю возле дома. На окне не было ни сетки, ни занавесок. Пока мы сидели и ждали, сердце мое перестало так бешено колотиться, да и дыхание стало нормальным. Глаза сосредоточились на окружающем, и я стал различать звуки ночи - хор сверчков, кваканье лягушек на реке вдали, тихое бормотание мужчин на расстоянии от нас.

Мама, Бабка и миссис Летчер тоже разговаривали тихими голосами. Мы их слышали, но не могли разобрать ни слова.

Потом все стало тихо, а потом Либби вдруг закричала от

боли, и я чуть не выскочил из собственной шкуры. Ее ужасный крик эхом пронесся по полям, и я подумал, что она умерла. Возле пикапа воцарилось полное молчание. Даже сверчки на минутку замолкли.

– Что стряслось?
– спросил я.

– Очередная схватка, - ответила Тэлли, не сводя глаз с окна.

– А что это?

Она пожала плечами:

– Роды так проходят. Дальше будет еще хуже.

– Бедняга!

– Что хотела, то и получила.

– Что ты хочешь сказать?

– Ладно, не важно.

Несколько минут все было тихо и спокойно, потом мы услышали плач Либби. Ее мать и Бабка пытались ее успокоить. А она все повторяла:

– Простите меня! Простите!

– Ничего, все будет в порядке, - сказала моя мама.

– И никто не узнает про это, - добавила Бабка. Это была ложь, понятное дело, но, может быть, Либби от этого стало полегче.

– У тебя будет замечательный ребеночек, - сказала мама.

Какой-то отбившийся от остальных летчеровский детеныш, один из средних, забрел в этот конец двора и пробрался прямо к окну точно так же, как я пробирался туда несколько часов назад, буквально за секунду до того, как Перси чуть не искалечил меня своим комом глины. Он или она - отсюда было не разобрать - стал подглядывать и уже видел все, что происходило в комнате, когда более старший из их выводка не рявкнул с другого конца двора: «Ллойд, а ну отойди от окна!»

Ллойд немедленно убрался и рысью кинулся в темноту. О его преступлении было тут же доложено мистеру Летчеру, и вслед за этим поблизости раздались звуки жуткой порки. Мистер Летчер воспользовался какой-то палкой. При этом он приговаривал: «В следующий раз найду палку побольше!» Но по мнению Ллойда, и нынешней было вполне достаточно - его вопли можно было, видимо, услышать на мосту.

Когда истязание прекратилось, мистер Летчер рявкнул на всех своих детей: «Сколько раз повторять, чтобы сидели тут и держались подальше от дома!»

Мы, конечно, не видели весь этот эпизод, да и не нужно было, и так все понятно.

Однако я был еще больше напуган, подумав о суровости и продолжительности наказания, которое на меня обрушится, если отец узнает, где я сейчас нахожусь. И мне внезапно захотелось убежать.

– Сколько времени требуется, чтобы родить?
– шепотом спросил я у Тэлли. Если она и устала, то не показывала этого. Она стояла на коленях, замерев и не отводя глаз от окна.

– Зависит от обстоятельств. Первый всегда выходит дольше.

– А седьмой?

– Не знаю. К тому времени они, наверное, просто вылетают наружу. А у кого их семь?

– У

матери Либби. Семь или восемь. Думаю, она каждый год рожает по младенцу.

Я уже начал было задремывать, когда у роженицы опять начались схватки. И опять ее крики затрясли весь дом, затем перешли в плач, а потом в успокаивающее бормотание. Потом все опять успокоилось, и я понял, что все это может продолжаться очень долго.

Когда я был уже не в состоянии держать глаза открытыми, то свернулся клубочком на теплой земле между двумя рядами хлопчатника. «Может, пойдем домой?» - шепотом спросил я Тэлли.

– Нет, - твердо ответила она, не шевельнувшись.

– Разбуди меня, если что-то произойдет, - сказал я.

Тэлли сменила позу. Села на землю и скрестила ноги и уложила мою голову себе на колени. Погладила меня по плечу, потом по голове. Я не хотел засыпать, но ничего не мог с собой поделать.

Когда я проснулся, то не сразу понял, куда попал. Я лежал на поле, в полной темноте. Я не шевелился. Земля вокруг уже не была теплой, ноги озябли. Открыв глаза, я огляделся в полном ужасе, но потом понял, что это стебли хлопчатника надо мной стоят. Потом услышал голоса неподалеку. Кто-то сказал: «Либби», и я сразу вернулся к реальности. Потянулся было к Тэлли, но ее рядом не оказалось.

Я поднялся с земли и выглянул сквозь ряды хлопка. Ничего не изменилось. Окно было по-прежнему открыто, свечи все еще горели, но мама и Бабка были чем-то очень заняты.

– Тэлли!
– прошептал я, может, слишком громко, но я был слишком испуган.

– Ш-ш-ш-ш!
– послышалось в ответ.
– Иди сюда!

Я едва мог разглядеть ее спину - она виднелась через два ряда хлопка впереди и чуть справа от меня. Ей оттуда, конечно, было теперь лучше видно. Я пролез сквозь стебли и вскоре сидел рядом с ней.

Пластина «дома» расположена в шестидесяти футах от «горки» питчера. Мы находились на гораздо меньшем расстоянии от дома. Только два ряда хлопка отделяли нас от бокового прохода возле него. Низко пригнувшись и глядя верх сквозь стебли, я в конце концов смог различить едва видные лица матери, Бабки и миссис Летчер - они были все в поту. Они смотрели вниз, на Либби, конечно, а нам ее было не видно. Не думаю, что мне в тот момент хотелось ее видеть, а вот моей соучастнице, несомненно, этого очень хотелось.

Женщины все время наклонялись, двигали руками и уговаривали Либби тужиться и глубже дышать, непрестанно повторяя ей, что все будет хорошо. Но, судя по звукам, ничего хорошего пока не было. Бедняжка стонала и орала, иногда вскрикивала - резкие пронзительные вскрики едва заглушались стенами дома. Ее измученные вопли разносились далеко в тишине ночи, и я еще подумал, что ее маленькие братья и сестры думают обо всем этом.

Когда Либби переставала стонать и вопить, то начинала причитать: «Простите меня! Простите!» Это повторялось раз за разом, как бессмысленный вопль исстрадавшейся души.