Покуда я тебя не обрету
Шрифт:
– Ради бога, Эмма, – восклицала миссис Оустлер, – кто мешает тебе заказать салат?
За одним таким гастрономическим мероприятием (пицца с салатом, для разнообразия) Лесли и Алиса решили обсудить, как все-таки доставить Джека в новую школу в Мэне. Оказалось, вообще добраться туда – дело непростое. Для начала нужно лететь самолетом в Бостон, оттуда – самолетом поменьше в Портленд, а уже там брать напрокат машину, но Алиса не умеет водить. Миссис Оустлер водить умела, но в Мэн ехать не желала.
– Если бы этот Реддинг стоял на побережье,
– Господи, о чем вы, у меня же права есть, я могу его отвезти! – сказала Эмма. Однако ей было только семнадцать, и в Портленде машину бы ей не дали, а ехать на маминой машине из Торонто – даже Эмма согласилась, что это слишком далеко.
Не прикасаясь к салату, она изучала карту автодорог штата Мэн.
– Так, вот он, Реддинг, – на юге от него Велчвиль, на севере Рамфорд, на западе Бетель, на востоке – Ливермор-Фолс. Мама родная, да это же самая распроклятая дыра на свете!
– Давай наймем Пиви, он довезет Джека, – предложила миссис Оустлер.
– Пиви гражданин Канады, но родился на Ямайке, – напомнила Алиса. Наверное, решил Джек, американцы не любят, когда канадцы – бывшие иностранцы пытаются попасть в Штаты.
– Меня могут отвезти Борис или Павел, они же таксисты, – сказал Джек. А еще они борцы, думал он, с ними ему будет хорошо. Правда, у Бориса с Павлом еще не было канадского гражданства, они лишь недавно подали документы для получения статуса беженцев.
Ченко не умел водить, а Крунг, мало того что водил как сумасшедший, выглядел устрашающе. Плюс он таец, а с окончания вьетнамской войны прошло совсем немного времени, и Алиса с Лесли решили, что пограничники в США тоже не слишком ему обрадуются.
– А что, если попросить миссис Макквот? – предложил Джек. Мама сжалась, словно он дал ей пощечину.
– Не стоит беспокоить учителей летом, – загадочно произнесла миссис Оустлер. Джек почуял, что у мамы были какие-то особые причины дать отвод Серому Призраку; наверное, та слишком ясно выразила свое несогласие с планами Алисы отослать Джека.
Про мисс Вурц мальчик знал, что каникулы она проводит в своем родном Эдмонтоне – впрочем, он не слишком хотел иметь ее в качестве сопровождающего. Она обязательно сделает из поездки спектакль.
– А как насчет миссис Машаду? – спросила Алиса; кроме Эммы, никто не заметил, что при звуке ее имени Джек перестал есть и как-то поник.
– Думаю, она не умеет водить, – презрительно отвела ее кандидатуру Лесли Оустлер. – Она же тупая как пробка, никогда не может положить вещи в нужные ящики.
– Милый, тебе не нравится пицца?
– Джек, допей молоко, мне не важно, хочется тебе или нет. Тебе нужно перестать худеть, – сказала Алиса.
– Не хочешь доедать пиццу?
– А этот пидор, твой режиссер, как его, мистер Рэмзи? – спросила миссис Оустлер.
– Мистер Рэмзи – хороший учитель и добрый человек, не смей называть его пидором! – сказала Эмма.
– Он пидор, хочешь ты этого или нет, – сказала миссис Оустлер. – Не беспокойся, он совершенно безобидный, – обратилась она уже к Алисе. – Случись что, про это знал бы весь город.
– Вы же только что говорили, что нельзя беспокоить учителей на каникулах, – заметил Джек.
– Мистер Рэмзи не станет возражать, – сказала миссис Оустлер. – Он готов целовать землю, по которой ты ходишь, Джек.
– Ну, не знаю… – начала было Алиса.
– Чего ты не знаешь? – оборвала ее Лесли.
– Ну, мистер Рэмзи все-таки гомосексуалист, – ответила Алиса.
– Вообще-то если кто и донимает Джека, то точно не мужчины, – заметила Эмма.
– Я обожаю мистера Рэмзи, было бы отлично, если бы он смог меня отвезти, – сказал Джек.
– Есть одна проблема, конфетка моя, – при его габаритах я не уверена, что он из-за руля видит дорогу.
– Наверное, если мы поинтересуемся у него, вреда не будет, – сказала Алиса. – Кто знает, вдруг ему хочется сделать себе татуировку.
– Алиса, он учитель, у него ни шиша за душой. Ему нужны не бесплатные татуировки, милочка, а деньги, – сказала миссис Оустлер.
– Ну…
И Алиса с миссис Оустлер ушли в кино, а Эмма и Джек остались мыть посуду, после чего собирались ложиться спать. Эмма прикончила остатки пиццы (со всех тарелок), Джек посочувствовал ей – еще бы, она ведь к салату даже не притронулась, вот и осталась голодная.
– Конфетка моя, поставь какую-нибудь музыку, будь так добр.
Эмма любила петь за едой, лучше всего у нее получалось изображать Боба Дилана с набитым ртом. Джек поставил альбом под названием Another Side Of Bob Dylan – на полную громкость, как любила Эмма, – и пошел наверх укладываться. Даже на фоне Боба и льющейся воды он отлично слышал, как Эмма горланит Motorpsycho Nightmare. Песенка, должно быть, сказалась на его настроении.
Джек разделся и осмотрел свой пенис, красный и натруженный, одна большая ссадина. Он думал смазать его чем-нибудь, но решил, что будет щипать, и просто надел свежие шорты и лег, ожидая, когда Эмма придет поцеловать его на ночь.
Джек лежал и скучал по тем вечерам, когда молился вместе с Лотти. Сам он лишь одну молитву повторял последнее время, и то изредка, – ту, что когда-то читал вместе с мамой (она тоже давным-давно перестала молиться вместе с ним, наверное, опять потому, что он «большой уже»). Да и эта молитва казалась ему теперь неуместной на фоне его новой жизни с миссис Машаду.
– День, что ты даровал нам, Господи, окончен. Спасибо тебе.
Теперь по вечерам Джек не хотел никого благодарить за прожитый день.