Покушение на Гейдриха
Шрифт:
Оба были курильщики, но у нас в доме никогда не курили. Они знали, что я болен, и, кроме того, понимали, что, если вдруг неожиданно нагрянут с обыском, в квартире не должно быть запаха дыма, — у нас ведь в семье никто не курил.
Вечером накануне покушения Кубиш стоял у окна, смотрел на Пражский Град и вдруг сказал:
— Хотел бы я знать, как там все будет выглядеть в это же время завтра…
— А в чем дело, Ярка? — спросила моя жена.
— Да так, ничего, — ответил Габчик.
Кубиш колдовал с гранатами и как бы между прочим заметил, прилаживая там что-то: хорошо
— Спокойно, Любош. Сдашь, все будет нормально. А вечером все вместе это отпразднуем…
Габчик уже в передней шепнул:
— Если мы не придем, как обычно, не волнуйтесь, у нас есть друзья, мы можем остаться у них…
Они ушли. Немного раньше, чем обычно.
На улице они оглянулись на наши окна. Следом ушел и Любош. Светило солнце, день обещал быть чудесным.
«Куда же они направились сегодня?» — думал я, вспоминая их необычное совещание накануне.
Жена пошла в магазин. Я медленно обошел квартиру. Да, все было в идеальном порядке. Нигде ни малейших следов. Минуту постоял перед библиотекой. Провел глазами по рядам книг. Здесь был и Безруч со своими бунтарскими стихами, и мечтательный Шрамен, и старые философы. Но прежде всего — мой любимый Тацит.
Внизу на тротуаре я увидел соседа, который знал о наших гостях. Габчик в тот день надел пальто его сына Марцела.
Парни в этот момент уже, наверно, дежурили на голешовицком повороте, но никто из нас этого еще не знал. А время уже приближалось к назначенной минуте.
ТРЕТИЙ МОНОЛОГ ПРЕПОДАВАТЕЛЯ ХИМИИ
Итак, по мере приближения дня операции я все больше сомневался в целесообразности того, что мы готовили. То есть вообще в целесообразности проведения покушения именно в тот момент.
Первоначально оно намечалось на 28 октября 1941 г, но было отложено, так как один из парашютистов, который должен был осуществить покушение вместе с Габчиком, накануне вылета получил травму. Как я узнал позже, лондонское правительство приказало тогда политическому руководству в Праге приурочить к покушению восстание в стране.
И это осенью 1941 года, когда обстановка для восстания была абсолютно неблагоприятной!
В январе 1942 года, когда я впервые встретился с Кубишем, узнал от него, что он вместе с другим парашютистом прибыл с заданием убить Гейдриха. Другого — Габчика — мы тоже вскоре увидели. Произошло это на Черной улице недалеко от Карловой площади. В одном конце улицы нас страховал Зеленка-Гайский с Кубишем, на другом — Габчик с Пехманом. Пехман был заместитель Зеленки, известный в подполье под именем Ржегорж. Пехман держал под мышкой футляр от скрипки, в нем были гранаты.
Кубиш тогда же сообщил, что есть и другие парашютисты и что их командир Йозка хочет меня видеть. Первая встреча состоялась на квартире капитана Прохазки во Вршовицах примерно в середине февраля 1942 года.
Мы несколько раз встречались с Йозкой-Бартошем в Праге. Вальчик и его группа
Мы понимали, что нацисты будут мстить за это всему чешскому народу. Но что поделаешь — приказ есть приказ, а военные приказы обсуждению не подлежат. Впрочем, обсуждать его парашютисты могли, но не имели права не выполнить. Я чувствовал свою ответственность за их дела — ведь я руководил организацией, которая помогала им, предоставляла им убежище. Что, если нацисты в ответ развяжут страшный террор? Что потом? Представляют ли в Лондоне здешнюю обстановку?
Во второй половине апреля я через Вальчика вызвал Бартоша в Прагу. Хотел посоветоваться с ним, разъяснить ему обстановку и свою точку зрения на операцию, надеясь, что он меня поймет.
Мы снова встретились у Прохазки, кажется, 26 апреля. Опалка как раз вернулся из Пльзени в Прагу, и Бартош мог встретиться также и с ним.
С Бартошем пришел и Габчик. Разговор был трудный. Я изложил им свое мнение о предстоящей операции, сказал, что, по-моему, момент для ее осуществления еще не наступил.
— Понимаете ли вы, что последует за покушением? Начнутся аресты, пытки, расстрелы…
Бартош сперва молчал, но после некоторого размышления согласился со мной. Габчик же просто взорвался.
— Покушение необходимо, и я выполню приказ, — заявил он.
Тут Бартош впервые при мне строго одернул Габчика, после чего тот отошел в сторону. Мы с Бартошем договорились составить рапорт для Лондона, в котором изложим нашу точку зрения на покушение. Сразу же обсудили текст радиограммы, Бартош обещал послать мне копию окончательного текста. Она была следующего содержания:
«По просьбе Индры, получившего от вас полномочия и установившего контакт с одним из наших связных, посылаем в ночь с 30 апреля на 1 мая эту радиограмму, с содержанием которой полностью согласны. Считаем, что подготавливаемое Отой и Зденеком покушение, как мы понимаем, на Г. ничего не даст союзникам, а для нашего народа будет иметь трагические последствия. Под угрозой оказались бы не только заложники и политические заключенные, но и жизни тысяч других людей. Покушение будет иметь страшные последствия для всего народа, уничтожит последние остатки организации. Тем самым станет невозможным выполнение здесь чего-либо полезного для союзников. Поэтому мы просим, чтобы вы через «Сильвер А» дали указание отменить покушение. Промедление опасно, ждем указаний. Если покушение все же необходимо по соображениям международной политики, то следовало бы избрать другой объект».
Бартош намекал на министра марионеточного правительства протектората Эмануэля Моравца.
Радиограмма ушла в начале мая, числа четвертого, в Лондон. Я вздохнул свободнее, верил, что там прислушаются к нашим доводам.
После встречи с Бартошем я еще раз все обдумал и рассудил, что хорошо бы, если бы нашу радиограмму поддержало и ЦРВС, то есть Центральное руководство внутреннего Сопротивления. Это было бы убедительнее… Я отыскал одного из его руководителей, Арношта Гайдриха, и постарался обрисовать ему обстановку.