Пол Келвер
Шрифт:
Я очень хорошо помню, как мы шли рядом, как я робко заглядывал ему в глаза, как я думал, какой он сильный и добрый; и как мне было радостно оттого, что я ему нравлюсь. И мне кажется, что я отчасти могу понять чувства влюбленной женщины. Он казался таким надежным. А когда он обнимал меня своей сильной рукой, мне было приятно ощущать себя таким слабым и беспомощным.
Мы учились, как я уже говорил, в самом младшем классе. Делать ему среди малышни было нечего. Такому молодцу негоже просиживать здесь штаны, постыдились бы, молодой человек, с вашим ростом вам самое место в пятом основном. Так на каждом уроке
Но и в четвертом начальном он был чуть ли не самым последним учеником. Его это вполне устраивало. Пользуясь репутацией отпетого, он занял самое удобное место и никому его не уступал. Он сидел на задней парте, у самой двери. Он выходил из класса первым и заходил последним. Никто его не тревожил. Учителю было до него не добраться: он надежно отгородился от кафедры лесом рук учеников, страстно желающих быть первыми; в конце концов, педагоги поставили на нем крест. Возможно, натуре ранимой подобное невнимание показалось бы обидным, но Дэн был по натуре стоик и к небрежению начальства относился с философским спокойствием.
Лишь однажды он выдал себя. Учителя любят задавать простенькие вопросы, на которые ответить может каждый: вот здесь какой залог — действительный или страдательный? Это что за корень — кубический или квадратный? А это какая долгота — западная или восточная? Желающих блеснуть своими знаниями всегда хоть отбавляй, и до Дэна очередь никогда не доходила.
Да и какой ему был интерес отвечать на эти дурацкие вопросы? Он никогда не тянул руку. Но как-то учитель предложил нам весьма каверзную задачу, и все притихли. Слышался лишь голос Дэна. Он не отвечал учителю, а просто размышлял вслух. Однако ответ получился правильным, и в итоге он оказался на первой парте, открыв свои позиции для лобовой и фланговой атаки неприятеля. Я не помню, чтобы Дэн когда-нибудь терял самообладание, но что-то мне подсказывало, что но следует торопиться с поздравлениями по случаю производства его в звание первого ученика, — поздравишь, а он тебе голову снесет.
Старый Нужник страшно обрадовался, решив, что его методы педагогического воздействия наконец-то возымели успех. „Молодец, Брайан, — вскричал он, потирая длинные, худые руки, — я всегда знал, что никакой ты не дурак, а только прикидываешься!“
— Ничего я не прикидывался, — пробормотал Дэн, с сожалением покидая насиженное место, недосягаемое для вражеской артиллерии. К концу дня у него уже был готов план отхода на исходные позиции.
Когда мы вместе с Дэном, выйдя из класса, стали спускаться в вестибюль, нас нагнал Старый Нужник.
— Мальчик мой, неужели тебе не стыдно? — с горечью в голосе спросил он, дружески положив руку
— Совесть моя чиста, сэр, — улыбнувшись, ответил Дэн, — Не то что у некоторых. — и со значением посмотрел в глаза Старому Нужнику.
Это был здоровяк, каких мало. Нас училось человек двести, но вряд ли бы во всей школе сыскалось с полдюжины силачей, которые отважились бы потягаться с ним, рассчитывая на победу; да и то это были парни из шестого основного — выпускного класса; в школу они являлись в цилиндрах, при зонтиках, и, естественно, мериться силой с каким-то четвероклашкой они считали ниже своего достоинства. Но драться Дэн не любил, а когда его все-таки вынуждали, то махал руками без всякого азарта, удары наносил лениво, как будто делая одолжение своему противнику.
Как-то мы решили прогуляться по Риджентс-парку. У калитки, что напротив Ганновер-гейт, путь нам преградил здоровенный мальчишка-рассыльный с пустой корзиной. Рядом с ним стояли два громилы, только помельче.
— А здесь входа нет, — сказал нахалюга с корзиной.
— Это с каких пор? — поинтересовался Дэн.
— А вот с таких. А всем, кто входит, дают пенделя, — получили мы исчерпывающий ответ.
Не говоря ни слова, Дэн повернулся, и мы пошли к следующей калитке.
Мальчишка-рассыльный, окончательно обнаглев, побежал за нами.
— Ну, что, салага, сдрейфил? А по мордам получить не щекотно будет?
Прохожих не было видно: зима, ненастье, время рабочее.
— А ну давай, попробуй, — Дэн резко остановился.
Мальчишка легонько шлепнул его по щеке. Было не больно, но унизительно. Любой уважающий себя мальчик, чтящий кодекс чести, тут же полез бы в драку.
— И все? — спросил Дэн.
— А что, мало? — растерялся мальчишка с корзиной.
— Тогда гуляй, — успокоил его Дэн, и мы пошагали прочь.
— Хорошо, что он не стал больше задираться, — радовался Дэн. — Мне сегодня в гости идти.
А в другой раз, где-то в районе Лиссон-гроув, он отколошматил юного грубияна. Обидчик был раза в два здоровее его. Вся вина незадачливого подметальщика улиц заключалась в том, что он, помахивая метлой, как бы невзначай сбил с Дэна шляпу и поддал ее ногой.
— Ну сбил, так сбил, ладно: со всяким случается, — вразумлял бедолагу Дэн, утирая носовым платком его раскровавленную физиономию. — Так зачем было шляпу ногой пинать, а?
А еще помню, как шли мы как-то жаркий летним днем в Хадли-Вудс. Компания была небольшая — человека три-четыре, не считая Дэна. Пройдя церковь, мы свернули с главной аллеи, пошли по тропинке и уперлись в поле. Тут Дэн достал из кармана огромную, явно сочную грушу.
— Откуда она у тебя? — спросил один наш одноклассник, некто Дадли, пижон и двоечник.
— Из фруктовой лавки, — ответил Дэн. — В той лавке напротив церкви всегда отличные груши. Хочешь кусочек?
— А говорил, что у тебя больше нет денег, — укоризненно сказал Дадли.
— А денег и не было, — ответил Дэн, протягивая ему на кончике ножа истекающий соком ломтик груши.
— А как же ты купил без денег? Кто тебе продаст в кредит? — усомнился в искренности его слов Дадли, отправляя грушу в рот.
— А я и не покупал.
— Ты что, украл ее?
— А то как же?
— Значит, ты вор, — заявил Дадли, вытирая рот и сплевывая косточки.