Пол Келвер
Шрифт:
Пророчество Дока сбылось. Она ушла от нас, «как только настали теплые деньки», сдержав свое обещание; я хорошо помню, что в этот день на улицах стали продавать подснежники, и все их хватали. Но незадолго до этого случилась еще одна смерть, и поскольку она меня близко затронула, то лучше рассказать вс, е по порядку. Умер старый мистер Стиллвуд. Его хоронили с почестями, говорили надгробные речи. Похороны вышли чересчур пышными, но соболезнования, приносимые вдове, не были просто данью приличию: для многих его клиентов, главным образом людей пожилых, он был не просто стряпчим, с которым их свели дела, а добрым другом; все его уважали, а многие — искренне любили.
Как и положено по закону (которого, кстати,
Когда мы вышли из дома, старый Гадли взял меня под руку.
— Послушайте, вьюноша, — сказал он. — Если у вас нет срочных дел, то не будете ли вы любезны сопроводить меня в контору? Ключи у меня с собой; запремся, — и никто нам не помешает. Мне, признаться, очень тяжело, так что составьте мне компанию. Работы там часа на два, не больше.
Мы зажгли восковые свечи — старый Стиллвуд терпеть не мог газового освещения, — отперли сейф, и Гадли, вынимая один гроссбух за другим, стал диктовать мне цифры, которые я записывал столбиком и суммировал.
— Тридцать лет я вел эту бухгалтерию, — сказал старый Гадли, выложив на стол последнюю книгу, — Тридцать лет кряду каждый Сочельник мы запирались с ним и сводили дебет с кредитом. Никого к этим книгам мы и близко не подпускали — а вот посмотрите, что будет теперь! Его наследники — знаю я этих мерзавцев! — тут же налетят, загалдят, запустят туда свои грязные пальцы, все заляпают, насвинячат. Для них — это всего лишь годовой отчет, а по мне так это памятник точности и аккуратности.
Времени на выведение сальдо ушло куда меньше, чем рассчитывал старый Гадли; записи в книгах были настолько точны и однозначны, что перепроверять, суммы доходов и издержек не пришлось. Я уже было собрался уходить, но старый Гадли вынул из кармана пару маленьких ключиков в одной связке и опять потащился к сейфу.
— Есть тут еще один гроссбух, — объяснил он, поймав мой недоуменный взгляд. — Он вел его для себя. Наверняка то же самое, что и для налоговой инспекции, но взглянуть все же стоит.
Внутри сейфа оказался ящичек, закрытый на два замка. Гадли отомкнул его и вынул солидный том в сафьяновом переплете и с бронзовыми застежками; сначала я подумал, что это какая-то инкунабула, — настолько потрепан и истерт был его прочный переплет. Старый Гадли уселся за личный стол покойного, задул пару свечей справа от себя, отстегнул застежки и раскрыл фолиант, Я примостился по другую сторону стола, так что при всем желании прочитать написанное не мог; но дату, проставленную на первой странице, я все; же разобрал: «Год 1841», а дальше шли слова и цифры, выведенные аккуратным бисерным почерком. От времени чернила побурели.
— Вот таким аккуратным, скрупулезным он всегда и был, — пробормотал старый Гадли, любовно разглаживал ладонью страницу. Я ждал, когда он начнет диктовать.
Но потока цифр не последовало. Внезапно он нахмурился и как-то сжался. В течение четверти часа в кабинете царила гробовая тишина, нарушаемая лишь шелестом переворачиваемых страниц. Раза два он оглянулся, видимо опасаясь, что за ним следят, и, убедившись в отсутствии нежелательных свидетелей, опять погружался в чтение манускрипта, в ужасе тараща
Кончив читать, он посмотрел мне прямо в глаза. Он весь дрожал, лысина его покрылась испариной.
— Я что, сошел с ума? — вопрос показался мне странным. — Келвер, я что, сошел с ума?
Он сунул мне книгу. Это был бесстыдно откровенный отчет о всех махинациях, провернутых за тридцать лет. Все тридцать лет блистательной карьеры Стиллвуда были годами сплошного надувательства. Он грабил клиентов, друзей, родственников — всех, кто попадал к нему в сети. Кому не повезло, тех он обирал до нитки; более удачливым оставалось кое-что на разживу. Первая запись появилась после того, как ему удалось отсудить дом у своего компаньона. Баланс сведен с положительным сальдо. В графу «Кредит» было внесено: «Подкуп судейских». Последняя запись шла под рубрикой: «По поручительству миссис Келвер — скупка и продажа акций». Надо отдать ему должное — старику пришлось изрядно потрудиться, выдумывая названия несуществующих компаний и определяя размер воображаемых дивидендов, которые эти призрачные компании якобы выплачивали держателям акций. Все честь по чести: дебет, кредит. Итого: остаток переведен на лицевой счет мистера Стиллвуда. Более четких и откровенных записей в бухгалтерских книгах мне встречать не доводилось. Каждая сделка сопровождалась подробнейшим комментарием, и ее подноготная становилась ясна; велся счет всем издержкам, причем истинные отделялись от фиктивных. Красными чернилами — чтобы бросалось в глаза — тем же аккуратнейшим почерком делались записи для памяти: «В августе 1873 года старшему из сирот исполняется двадцать один. Подготовиться к отчету перед Опекунским советом». Открыв книгу на странице, где проставлена дата «… августа 1873 года», можно удостовериться, что в тот день была прокручена грандиозная афера: приобретен дом, якобы за бешеные деньги. Старая развалюха через подставное лицо перекупается у юного гражданина: что земля может что-нибудь стоить — да и немало, — он даже не подозревает. За всю свою жизнь мистер Стиллвуд не сделал ни одного неправильного шага. Клиентов, кое-что соображающих в делах, просто отшивали; наивных простачков заманивали, облапошивали и выпроваживали за дверь, рассыпаясь в благодарностях: кто знает, может что и еще удастся выдоить.
Оформлено все было просто восхитительно. Лишь гений от бухгалтерского учета мог догадаться, что в записях что-то неладно. И так он прожил полжизни, обманывая всех; его уважали, почитали и сажать в тюрьму не собирались.
Умер он неожиданно для всех; поговаривали о самоубийстве, но не такой это был человек. Скорее всего, ему с его наглостью удалось обвести вокруг пальца саму Смерть, и он взял ее в компаньоны, плюнув на нас, грешных.
— Но это же уму непостижимо, Келвер! — стонал Гадли. — Это же наваждение какое-то! «Стиллвуд, Уотерхэд и Ройал»! Что все это значит?
Он снова вцепился в книгу, раскрыл ее и заплакал. «Вы его знали, — рыдал несчастный человечек. — „Стиллвуд, Уотерхэд и Ройал“! Я поступил в эту контору пятьдесят лет назад. Я начинал простым рассыльным, мальчиком на побегушках. Он был для меня не хозяином, старшим другом…» — и он опять затрясся в рыданиях.
Я убрал гроссбухи обратно в сейф и помог ему одеться. Но увести его из конторы было не так-то просто.
— Мне стыдно, вьюноша, — кричал он, упираясь. — Пятьдесят лет я выходил из этой конторы с чувством гордости. А теперь мне стыдно! Как я теперь посмотрю людям в глаза?