Поль Верлен
Шрифт:
К концу июля боль наконец утихла, и Верлен смог вернуться к работе. Блок ждал обещанной им рукописи «Две недели в Голландии».
Но увы! «Ведьма Эжени», узнавшая от кого-то, возможно, от Биби, о том, что Верлен продолжает роман с ее соперницей, в отместку решила порвать его записки о Голландии. Это была досадная потеря, но поправимая, поскольку большую часть текста Верлен уже написал. Он рассказал Зилкену о том, что несколько страниц записок были уничтожены «глупыми ручонками», и тот любезно помог их восстановить. Филомена, впрочем, тоже приняла участие в их восстановлении. Она забрала у Ванье несколько стихотворений, и, в частности, стихотворение о Роттердаме. Все это потом было включено в текст.
Но довольно о злоключениях поэта, перейдем к описанию более приятных событий.
24 июля 1893 года, не успел Верлен оправиться от болезни, как газета «Эхо Парижа» распространила новость, произведшую эффект разорвавшейся бомбы: «Поль Верлен выдвинут кандидатом во Французскую
682
Рисунок воспроизводится в Донос, 1898, с. 149. Прим. авт.
— В самом деле, почему бы вам не представить свою кандидатуру в Академию?
— А правда, почему бы и нет? — ответил поэт.
В самом деле, у него двенадцать поэтических сборников, пять томов прозы, огромное количество статей — немногие «бессмертные» [683] могли похвалиться таким богатым творческим наследием.
Почетный прием, оказанный Верлену в Голландии и Бельгии, убедил его в том, что он мог достойно представлять Францию за границей. Будучи в Льеже, он уже считал себя членом Академии. А что в этом зазорного? Его стихи были ничуть не хуже стихов Коппе, который вот уже почти десять лет носил почетное звание академика. Но прежде всего Верлену не хотелось упускать неожиданно представившийся случай: в Академии появилось вакантное место, которое прежде занимал скончавшийся в 1893 году Тэн [684] . К тому же Тэн родился в Арденнах, в Вузьере, то есть рядом с Ретелем — черт возьми, да это кресло в Академии по праву принадлежало Верлену!
683
Члены Французской Академии избираются пожизненно, отсюда это прозвище.
684
Ипполит-Адольф Тэн (1828–1893) — французский мыслитель, критик и историк, один из наиболее уважаемых представителей французского позитивизма. Член Французской Академии с 1878 года.
Разразился грандиозный скандал. Несколько благонамеренных журналистов живо отреагировали на представление Верленом своей кандидатуры. Среди них были Монторгёй, написавший статью в «Просвещении», и Карибе (настоящее имя Анри Фуркье), выступивший в «Эхе Парижа». Оба они с давних пор были враждебно настроены по отношению к Верлену: «Неудивительно, что этому поэту-бродяге вздумалось выкинуть такую пошлую шутку, ведь еще немного, и он окончательно станет всеобщим посмешищем». Эдмон Лепеллетье, чья статья появилась в «Эхе Парижа» 26 июля, поддержал противников Верлена: «Как же наша богема, унаследовавшая от северян крепкий разум и здравый смысл, не может понять, что творчество этого кандидата будут воспринимать так, как оно того заслуживает, именно как нелепую болтовню и жалкое шутовство?!» Поэта огорчали подобные нападки, и 23 октября 1893 года в «Ревю паризьен» появился его довольно резкий ответ. Верлен написал, что на этот раз он не мог простить своему другу его «вторую выходку» (первая состояла в том, что Лепеллетье назвал «Мудрость» «клерикальным пустословием»). В конце статьи Верлен смело признался, что 4 августа прошлого года подал официальный документ, подтверждавший его кандидатуру, г-ну Камилю Дусе, постоянному секретарю Французской Академии. И действительно, восемь дней спустя в письме Жюлю Ре Верлен похвастался, что добивается избрания в «маразматикодемию» (sic)…
Едва Верлен стал кандидатом, его популярность среди студентов Латинского квартала, восхищавшихся его смелостью, его вызывающими стихами, его дерзостью, превзошла все мыслимые пределы. А куплетисты из «Золотого солнца» — Эмиль Буассье, Морис Байе, Казальс — сделали его героем дня. Они написали стишок на музыку одной модной тогда песенки:
Мы в газете прочитали (2 раза) Новость и в момент отпали: (2 раза) Мол, Верлен решил избраться В Академическое братство! Вот так парень наш поэт! Веселей на свете нет! [685]685
Пер. И. Бышевского.
В одном из куплетов проскальзывал
Тем не менее стихи Казальса были полны оптимизма. В песенке о кафе «Прокоп» он восклицал под приветственные крики молодежи:
Авт о р «Сатурновских стихов» — Один из академик о в! [687]686
Пер. И. Бышевского.
687
Пер. И. Бышевского.
Впрочем, нередко Верлен служил и мишенью для насмешек для тех же куплетистов, собиравшихся в «Золотом солнце» субботними вечерами. К сожалению, не сохранились куплеты Сольгрена «Верлен перед лицом Вечности», Гастона Дюместра «Верлен у Бруссе», Анри Мерика, владельца кабачка, и Далибара, передразнивавшего походку поэта (тот хромал). В этом состязании Казальс занимал далеко не последнее место. Он заставлял смеяться до слез самого Верлена, когда, изображая «Каспара Гаузера» из «Мудрости», распевал:
Я, рифмоплет с кривым лицом, Хромой и с желтоватой кожей Пришел, и вам, друзья, похоже, Не показался красавц о м [688] .Между тем из Бруссе снова раздались причитания: снова мучительная боль, затихшая было в конце июля.
«Скальпель не знает меры, — писал поэт Казальсу 10 августа 1893 года, — завтра мне сделают еще два надреза. Меня это уже не удивляет».
688
Пер. И. Коварского. В оригинале (пер. Г. Шенгели):
Я, сирота с простым лицом. Пришел, богат лишь ясным взором, К столичным жителям, которым Я показался простецом.Прим. ред.
В письмах друзьям Верлен словно вел учет своим пыткам. «Это уже тринадцатая», — сообщил он Жюлю Ре 13 августа, а вот и «двадцатая» (в письме Зилкену от 27-го). На одре страданий к нему вернулось убеждение в том, что он заслужил эти мучения.
Молитвы, а также присутствие и преданность Филомены были опорой Верлену в этом испытании. Отныне она уже не подруга, но жена, милая суженая. Судя по намекам в письме Жюлю Ре, давняя любовь поэта превратилась в «почти супружеское отношение» к Филомене. Что же касается Эжени, этой Чумы, этой Холеры, этой «помешанной с улицы Сен-Жак», на ее голову Верлен призывал все муки ада. Как только его организм начал восстанавливаться, у него тут же возникло множество планов: снова отправиться в Бельгию, главным образом в те города, где он не смог побывать, съездить в Оксфорд и Кембридж, куда его приглашал молодой английский художник Уильям Ротенштейн, тот самый Ротенштейн, который написал портрет поэта в госпитале. Жюль Ре советовал Верлену поехать в Нанси, другие — в Лион и Швейцарию. Все эти предложения были чрезвычайно заманчивы. Сам Верлен, оправившись от болезни, мечтал снять какую-нибудь тихую квартирку на улице Ульм. Но решил, что будет проще, выписавшись из Бруссе, поселиться прямо у Филомены, в квартале Гобеленов, на улице Брока, дом 5. И именно туда пришел Ротенштейн, чтобы подтвердить свое приглашение в Англию [689] . Но об этом после, а пока отдадим должное Жюлю Ре, который оказался расторопнее всех.
689
Об этой встрече У. Ротенштейн рассказывает в своих воспоминаниях (цит. по Ундервуд, 1956, с. 390) . Прим. авт.
Идея поехать в Нанси была великолепна, но легкомысленный молодой человек, предусмотревший все до мельчайших подробностей, забыл самую малость — оплатить железнодорожный билет. И если Верлен пожаловался Зилкену на «досадные хлопоты», возникшие перед отъездом, он, вероятно, имел в виду то, что ему пришлось занять денег. В понедельник, 6 ноября 1893 года, Верлен наконец отправился в путь. О его путешествии, равно как и о пребывании у родителей Жюля Натана-Ре на улице Виктор-Пуарель, известно немного.