Поль Верлен
Шрифт:
Пресса (Dagblad, Het Vaderland и прочие) была менее снисходительной: «Может быть, у господина Верлена и приятный голос, но мы его не услышали». Сам же поэт на следующий день написал Ванье об оглушительном успехе и, опьяненный победой, разрешил тому принять г-жу Кранц, в случае, если она будет нуждаться в деньгах.
В этот же день в пивной поэту представили «божественного молчальника» Виллема Клооса [658] ; печальные и благородные черты этого ученика Шелли поразили Верлена. Затем поэт отправился в Королевскую картинную галерею и с трепетом рассматривал великолепное собрание полотен Ван Дейка, Гольбейна, Вермеера и Рёйсдала.
658
Виллем
На второй лекции, посвященной декадентам и символистам, проходившей в том же месте, слушателей было уже меньше, да и услышали они не больше. Затем Верлена повели к Хаверману, художнику, женившемуся на уроженке острова Ява. Каковы же были смущение и обида поэта, когда там его попросили прочесть «Фавна» Малларме!
На следующий день, после пышного банкета в ресторане «Руаяль» (семнадцать приборов, меню на японской бумаге), Верлен отправился на завоевание Лейдена. Этот фламандский город ему понравился, тем более что видел он его ночью, когда улицы были пустынны. Лекция в «Кругу дружбы», в зале, полном студентов и преподавателей, прошла с успехом и закончилась под продолжительные аплодисменты. Однако надо заметить, что один преподаватель по имени Ян Тен Бринк отличился тем, что провозгласил, что не желает находиться в одном помещении с преступником, сидевшим в тюрьме.
После лекции опять были пивные, гостиные, встречи с поэтами и художниками, изысканные обеды, улыбки и рукопожатия.
В Амстердаме все проходило гораздо более торжественно. Студенческая газета «Propria cures» подняла большой шум по поводу приезда Верлена: на всех стенах висели афиши, объявлявшие о приезде «великого французского поэта». На вокзале Верлена встретили цветами и криками «Виват, виват!». Сам Виктор Гюго вряд ли мог бы надеяться на большее. Но вечером, выступая перед всеми этими людьми во фраках, поэт почувствовал стыд за свой пиджак из грубого сукна, за свою неуклюжесть и хромоту. Лекция оказалась не более и не менее успешной, чем первая. Студенты из обрывков речи, которые им удалось уловить, составили для своей газеты отчет о выступлении «дядюшки Поля».
Работа была закончена, и со спокойной совестью Верлен мог наконец насладиться достопримечательностями Амстердама, в частности кварталом Красных фонарей.
Вернувшись в Гаагу, Верлен, уже в качестве слушателя, присутствовал на публичной лекции мага Жозефина Пела-дана о Тайне, Искусстве и Любви. «Да, у этого моего соотечественника не все дома», — не мог не прошептать Верлен, увидев докладчика в плаще волшебника, фиолетовой блузе и кожаных сапогах. Однако поэт был рад поболтать с магом в ресторане «Руаяль» и восхищался разнообразием его гардероба, так как Пеладан надел на обед черную блузу и бархатные серебристые штаны.
На следующий день, в воскресенье 6 ноября 1892 года, издатель Блок организовал поездку в экипаже к морю в Ше-венинген. Погода стояла великолепная, и день прошел в приятной дружеской обстановке.
Рано утром в понедельник Верлен тепло попрощался с Филиппом Зилкеном, его женой и маленькой дочерью Рене, которую поэт уже называл своей крестницей и, как настоящий дедушка, усаживал на колени, чтобы показать ей альбом с японскими рисунками.
Наш поэт гордился своими победами в Голландии не меньше, чем Людовик XIV, имя которого Верлен не к месту упомянул в своем первом выступлении. Путешествие принесло Верлену девятьсот франков — маленькое, но состояние. С ребяческой радостью поэт показал красивые бумажки Эжени, и ее глаза алчно загорелись. Что же произошло потом? Точно не известно, но через некоторое время Эжени заявила, что деньги исчезли, хотя она их хорошо спрятала, никто не мог их найти…
— Исчезли? Как? Куда?
Можно представить себе изумление Верлена и последовавшую за этим вспышку ярости. Разбушевавшись,
— Он сумасшедший. Его надо отправить в психушку! — раздавалось вокруг.
— В психушку? Да это же моя мечта, — заявил Верлен Казальсу, — устрой меня туда.
Он уже видел себя в маленьком домике, одиноко стоящем посреди парка, неизлечимо больного, но безобидного, так что ему разрешают принимать посетителей.
— Ах, — говорил он, — какая будет замечательная визитная карточка:
Поль Верлен Псих Приют Святой Анны [659]659
Казальс и Ле Руж, 1911, с. 80–81. Прим. авт.
Естественно, что в доме по улице Фоссе-Сен-Жак он больше не появлялся. Никто не знал, где он бродит. Верлен распространил слух, что он подал жалобу в прокуратуру, но сомнительно, чтобы это было правдой. Верлен знал, что попытка возбудить дело обречена на провал, ведь потаскушка уже наверняка передала деньги сообщнику. Газеты тут же накинулись на эту новость. В «Журналь» от 1 декабря 1892 года можно было прочесть заметку под ироническим названием «Верлен-заимодавец».
«Поэт Поль Верлен в письме, адресованном прокурору Республики, подал в суд на некую Берту Н… которая, по его словам, обманным путем выманила у него сначала 600 франков, а затем еще 300. Ведется следствие.
Какой про это можно было бы написать роман! Да их уже не читают, увы».
Из-за своего исчезновения Верлен потерял ренту, которую обеспечивали его друзья (в среднем 140 франков в месяц, итого 1114 франков, считая с марта). И действительно, в конце ноября уже никто не мог найти поэта и передать ему деньги за месяц. Было отчего прийти в отчаяние последним преданным ему людям. С 25 декабря подписка была закрыта.
Верлен пришел в себя через месяц после происшествия. С помощью счета удалось установить, что он снова поселился в отеле «Монпелье», откуда, вероятно, уже уехали Лакан и красавица Эстер. Вот этот документ:
«Отель Монпелье
Полный пансион и дежурное блюдо
Дом Бенар
Господин Верлен поселился 3 декабря 1892 года на улице Декарта, дом 18, в номере 16 за 16 франков в месяц. 3 месяца: с декабря по март 1893 года.
Итого: 48 франков…» [660]
Эжени смогла его там отыскать и объяснила ему, что украсть деньги могла только Эстер — она проникла к ней в квартиру и все перерыла. Что самое невероятное, Верлен проглотил наживку. 10 декабря он сообщил Зилкену: «Тщательное расследование показало, что я ошибся в первоначальных выводах, и теперь я снова живу на улице Фоссе-Сен-Жак». Расследование конечно же ограничилось умозаключениями Эжени, видевшей у соперницы новые туалеты.
660
Кулон, 1929, с. 248. Прим. авт.